Дважды украденная смерть
Шрифт:
* * *
Дожди пошли. К новому году снег выпал. А к Рождеству растаял. Мерзкая у нас зимой погода. Слякоть.
Но время идет. И зима к концу подошла. И весной уже запахло.
Копался я как-то в палисаднике. К весне-то забот поднакатывает. Увлекся работой и по сторонам не смотрю. И визг тормозов у самой моей калитки, прямо скажем, врасплох меня застал. Новехонькая зеленая «Нива» присела на рессорах — так с ходу ударил водила по тормозам. Что еще за лихач пожаловал?
Щелк — дверца. А из-за баранки Егор вылезает.
А у меня первая реакция — лопату половчее ухватить. Лопаты у меня всегда хорошо наточены. И копать хорошо, и любой корень перерубит, и за алебарду сойдет. Но у Егора никакого агрессивного настроя. Ухмыляется, а сам машину по боку блестящему похлопывает. И подмигивает опять. «Без сопливых обошлось», — читаю я в его ухмылочке-улыбочке.
Кричит весело:
— Ты чё меня с лопатой наперевес встречаешь? Военные действия еще не объявлялись. И зверя своего придержи.
Вогнал я лопату в землю, пошел Рэмбо успокаивать. Пришпилил его на цепь, Егора впустил. А он — как ничего и не было между нами. Руку жмет от души, разве что обниматься не стал. Ну и моя настороженность, понятно, поубавилась. Интересуюсь:
— Как жизнь молодая? Успехи как?
— Сам видишь. Обошелся тогда все же. И сейчас не безлошадный. Свои колеса. Твоя хата на пути оказалась, дай, думаю заеду, похвастаюсь.
И почувствовал я, что впервые за все это время меня, наконец, отпустило. По-настоящему. Оказывается, страх до конца не проходил. Только признаться себе в этом не хотел. Боялся признаться.
— Эй! — я вороне своей кричу. — Давай на стол. Вина тащи!
— Да нет, — говорит, — я не буду. Я ж за рулем. Да и на минутку я всего.
— Мы, — говорю, — все за рулем. А встречу надо обмыть. Встречу старых друзей обмывать полагается.
И сам я в яму полез с кувшином. Лучшего вина выбрал, пока там баба на стол накрывала.
Сели мы за стол, но он пить-есть отказывается. Нет, мол, не хочу, не могу.
— Ты, — говорю, — как граф Монте-Кристо. Он в доме врага ничего не ел и не пил. Но я же, — говорю, — тебе не враг. Верно?
Он ухмыляется.
— Да уж, — говорит, — я совсем, как граф Монте-Кристо. Та только разница, что у него было много денег, а у меня — много долгов...
Ну, я его продолжал уговаривать. А это трудно удержаться, когда вино на столе и кто-то его при тебе пьет. Он и не выдержал. Уговорил.
Выпили мы с ним по кружечке, по другой. Опять треп пошел. Про то, про сё. Графинчик, глядишь, и поддался. Все вроде путем. И чего я его боялся? Сам себе страхи выдумал. Аж стыдно, тьфу...
Короче, подпили мы с Егором основательно.
И говорю я ему тогда:
— Слышь, Егор, тебе долги отдавать надо. А у меня работа для тебя есть. На пару штук. Ты как, в форме?
— А как насчет «осечки»? Вдруг опять осечка будет?
— Нет, — говорю. — На этот раз осечки не будет. Это уже серьезная работа.
Он посмотрел на меня, как в прошлый раз оценивающе и говорит:
— Годится. Только я уж теперь со своим шмалером приеду. Тогда уж точно не будет осечки.
* * *
Посидели мы тогда с ним, поговорили. Потом он уехал. Пообещал навестить. Недель так через пару.
А они прошли уже те пара недель. Значит, в любой момент заявиться может.
И такая у меня опять тоска. Черт меня по пьянке за язык тянул?
Но, может, и не приедет.
А с другой стороны шмальнуть-то и в самом деле кое-кого надо.
И хочется и колется.
И хочется...
И колется...
А надо бы...
Дважды украденная смерть
В погожий июньский день, собственно, только еще начавшийся, на автомобильном вокзале областного центра царило обычное оживление. Чувствовалась даже некоторая праздничность, которая отчасти исходила от близкого соседства божьего храма — действующей церкви, в которой шла служба. Что ни говори, а и на самых убежденных атеистов и оголтелых безбожников ритуал богослужения действует облагораживающе. Даже при том условии, что сама служба шла за стенами собора, а приметы этого события выражались для поглощенных своими заботами пассажиров коловращением древних бабок у церковных врат. Впрочем, для «наперсточников», пристроившихся на равновеликом расстоянии от молебного дома и помещения автовокзала, ровным счетом не имело значения кого обдирать — верующих или неверующих. Шла игра.
Сержант милиции Краснов прекрасно об этом знал, но при обходе территории вокзала и посадочных площадок, расположенных под навесами, к наперсточникам не совался: бесполезно, — караульные дадут знать о его появлении лишь только он шаг сделает в сторону полигона околпачивания. «Ну и шут с ними, — раз и навсегда решил Краснов, имея в виду простаков, верящих, что в наперстки можно что-то выиграть. — Не жалко денег, значит тоже легко достались».
Большие сборища людей принято почему-то сравнивать с биологическими состояниями коллективно существующих животных и насекомых. Хотя общая примета только количественная — много муравьев, много пчел, котиков на лежбище, птиц на птичьем базаре. Не ведают ни муравьи, ни пчелы, ни птицы грусти расставания, радостного волнения близкой встречи, обычных нервных издержек, сопутствующих любому путешествию, добровольному или по необходимости. Краснову эти мысли в голову не приходили — маршрут привычный, мысли тоже, если никаких инцидентов. Тесноват вокзал для миллионного города. Хоть тут и нет транзитных пассажиров, сутками ожидающих, как на железной дороге, все равно кто-то ждет...