Дважды войти в одну реку

Меретуков Вионор

Погасшие глаза — отсвет замирающего внутреннего огня".

"Человечество движется от прошлого к будущему, не соблюдая никаких законов. В отличие от Вселенной. Которая как раз законам повинуется".

"Редкие человеческие экземпляры пытаются повернуть время вспять. Ах, как мне милы жизнерадостные богатые старцы, с дорогими блядями раскатывающие на "Феррари" по набережной Круазетт. Список проделок престарелых ловцов времени бесконечен. Но число самих ловцов, увы, ничтожно. И поэтому их воздействие на человечество, к сожалению,

тоже ничтожно. Большинство же стариков покорно бредет к старости и смерти, не очень-то заботясь о продлении молодости, отдавая себя, свои души и тела, на растерзание неизбежным природным закономерностям.

И все-таки не спешите смеяться, когда видите перед собой семидесятилетнего вертопраха. Еще неизвестно, как будете выглядеть вы сами, когда вам будет столько же. Если доживете.

Наши старцы цепляются за ускользающее время. И пропоем же им осанну! Строить из себя полного сил моложавого джентльмена, когда ты печёнкой чуешь, что жизнь конечна, а для тебя конечна в обозримом будущем, — не просто. Один только Господь знает, как страшны ночи без сна, когда не отогнать мыслей о смерти… А сколько времени приходится проводить перед зеркалом, в саунах и тренажерных залах! И ради чего? Что стоит за всеми этими титаническими усилиями сохранить молодость? Что ими движет, этими стареющими ловеласами?

Ответы могут быть самыми разнообразными. Но, думаю, их можно свести к одному. На мой взгляд, это жажда жизни, страх смерти и меркнущее, но искусственно поддерживаемое и стимулируемое силой воли чувство собственного достоинства, эгоистическое чувство первенства, неуступчивости и нежелание мириться с отнесением их жизни и их самих к прошлому перед ликом атакующей, наглой и самонадеянной молодости.

Так ли уж они комичны, эти воинствующие и беснующиеся старцы?

Лично мне они нравятся.

Неужели зрелище семидесятилетнего — или того хуже шестидесятилетнего — дедушки, в махровом чиненом халате и меховых тапочках дремлющего перед телевизором, лучше вида сумасбродного старого дурака, через "не могу" продолжающего забавляться, кувыркаться по жизни, как если бы ему было тридцать?"

"Как писатель Дм. Быков беспомощен.

Школярски подражает солидным предшественникам. Пытаясь работать в разных стилях, своего стиля не обрёл.

Обратился к критике. Почувствовал себя свободней. Неуязвимей. Выяснилось, что критику разрешается безнаказанно выкрикнуть ругательство и, пока оскорбленный противник озирается в поисках обидчика, спокойно спрятаться, отсидеться в кустах.

Понял, что можно банально отписаться. Сославшись на бородатое изречение: я не курица, яиц не несу, но вкус их знаю отлично.

Сидя в укрытии, пописывает романчики, не чуждаясь соавторства, и исподволь кует себе популярность".

"Беседа отца с сыном.

— Вот ты сейчас на меня смотришь и не понимаешь, дурья твоя башка, что я в молодости был точно таким же, как ты. И за девушками ухаживал. Точнее, они за мной… У меня всегда было не меньше пяти постоянных любовниц.

Это не считая прорвы других девок. Я их и, вправду, не считал… Всю дорогу новые… А пили мы, брат, так, что чертям было тошно! Такое время было… Э-э, да что говорить… И на футбол ходили. И в рестораны, и в бильярдные, и в чайные разные… Даже кафе-мороженое посещали, опустишь пятак в автомат, нажмешь кнопку, и слушай себе на здоровье всяких там Миансаровых и Пьех. Вот вы смотрите старую хронику, а там все серое, из-за черно-белой пленки, тогда часто на неё снимали, и кажется вам, дуракам, что и жизнь была тогда серая. Вам, идиотам, и невдомёк, что жизнь была точно такая же, как и сейчас. Всё было. И поездки на юг, и девки, и приятели, и хохмы разные. И, что самое главное, всё это было совсем недавно… Промелькнуло всё так быстро, брат… Оглянуться не успел, а у меня у самого сын взрослый. И глупый. Мне обидно, что ты и твои друзья думаете, что мы отстали, вам кажется, что мы жили чуть ли не при царе Горохе…

Сын посмотрел на отца так, будто впервые его видел.

Отец с удовлетворением прочитал во взгляде сына удивление, жажду познания, интерес к истории.

"Кажется, зацепило. Всё-таки хорошая у нас смена растет! Наконец-то понял, дурачок, что наше время было… словом, ой-ёй-ёй, какое было время! Лихие были времена! Теперь я за сына спокоен, он будет думать о нас правильно, с уважением. Глядишь, чему-нибудь и научится".

Сын сплюнул себе под ноги и пробурчал:

— Чего это вы, папахен, взяли, что мы о вас думаем? Сдались вы нам… Если хотите знать, мы вообще думаем редко. Больно надо голову ломать… А уж о вашем времени и подавно. Ну, было какое-то там время… Ну и что? Было, и прошло. Мне от этого не горячо, не холодно!"

"Это случилось в конце пятидесятых. На одном курсе со мной училась немецкая студентка, приехавшая в СССР совершенствоваться в русском языке.

Я тогда был уверен, что у каждого немца найдется преступный родственник, запятнавший себя фактом геноцида евреев.

У меня возникла идея совратить девицу. Я решил, что, соблазнив немку, я, чистокровный еврей, восторжествую не только над ней, но и опосредовано над всеми остальными немцами, и таким нетривиальным способом отомщу проклятым фашистам за миллионы уничтоженных ими евреев.

Меня не смущало то обстоятельство, что немка жила в Германской Демократической Республике, где успешно строили чуть ли не коммунизм, и была дочерью антифашиста, проведшего всю войну в эмиграции.

Немец, думал я, всегда останется немцем. Он останется немцем, даже если его с утра до ночи кормить одной мацой и не давать читать никаких книг кроме Торы.

После короткого периода ухаживания, который вместил в себя посещение кинотеатра и дешевого ресторана, бастионы без особого сопротивления пали.

По правде сказать, я был немного разочарован, я мечтал силой овладеть немкой. Тогда месть, как я полагал, была бы неизмеримо слаще.

Пришлось удовольствоваться покладистым противником.