Две дороги
Шрифт:
— Мы с тобой живем в такое сложное время, — мягко сказал Борис. — Непросто жить тебе, непросто и мне. Златов доложил о собрании в Военном союзе, и меня очень обрадовала твоя трезвая позиция в отношении возможного правительства. Если бы мое правительство состояло из министров таких же умных, как ты, так же хорошо понимающих ситуацию, я был бы спокоен за нашу страну.
— Но наши министры, надо думать, тоже уверены, что хорошо понимают ситуацию, когда они предлагают нам не видеть впереди ничего, кроме Германии, — скорее грустно, чем с иронией, сказал Заимов.
— Очень рад услышать это от тебя, — живо отозвался царь. — Ведь известно: что ни человек, то свой взгляд, и не следует априори отвергать взгляды других только за то, что они не совпадают с твоим. Разумнее всем вместе искать истину. Что же касается твоей любимой России, то мы же установили с ней дипломатические
Заимов слушал царя с неподвижным серьезным лицом. Снова лицемерие. Конечно, дело совсем не в том, у кого больше возможностей оказать существенную помощь Болгарии, а в том, что царь и его окружение просто не допускают мысли об искреннем сотрудничестве с Советской страной, где народ сбросил своего царя и покончил с алчной буржуазией. Сказать это Борису было бы бесполезно, а в данной ситуации бестактно — воспитанность у Заимова, что называется, в крови.
— Знаешь, что огорчает меня больше всего? — спросил царь. — Все вы не хотите понять, что управлять государством — это не командовать батареей.
У него был обиженный, печальный вид, и Заимов вдруг улыбнулся.
— Вы упомянули батарею, имея в виду именно мою непонятливость?
Борис пошевелился в кресле и повернул недовольное лицо к Заимову.
— Оставь ты эту манеру обижаться по поводу и без повода. Наконец, тебе доверена теперь не батарея и не полк, а вся артиллерия.
— И все-таки я многое не понимаю, — тихо сказал Заимов и тоже, как царь, стал смотреть в сад.
— Скажу тебе прямо, по-солдатски, — вдруг сказал царь. — Я сам часто чувствую себя загнанным в угол... и рядом так мало людей, на мудрый совет которых я мог бы положиться... мало даже просто искренних, таких вот, как ты. Но вот и ты о чем-то умалчиваешь?
— Я просто не знаю, как я должен с вами говорить, — ответил Заимов.
— А ты привыкай! — сердито произнес Борис. — Я надеюсь на твою помощь, на твой ум и твою искренность.
Царь поднялся, и за ним тотчас встал Заимов.
— Спасибо за откровенный разговор. Передай мой привет твоим близким, — сказал царь, протянув руку. — И ради бога, поскорей привыкай говорить со мной без умалчивания.
Потом дома, обдумывая все, что было сказано во время аудиенции, Заимов с мучительной ясностью видел все коварство царя. И он проклинал себя за то, что какое-то ложное чувство, можно его назвать воспитанностью или почтительностью, помешало ему высказать Борису все, что он думает о нем и его политике. И разумеется, царь мог расценить его молчание как капитуляцию в ответ на его щедрые милости.
Именно так и случилось. Через несколько дней премьер Тошев предложил ему пост министра и возможность больших заработков на поставках для армии.
На этот раз он уже не молчал, а сказал все, что думает.
Сразу после этого свидания с Тошевым последовала отставка, арест и суд. Все это могло произойти только по прямому повелению царя.
На том суде Заимов не щадил ни царя, ни правительство. Говорил, что не Германия, а Россия является естественным союзником Болгарии, и неопровержимо доказал суду, что думать так — вовсе не означает изменять своему государству.
И когда Заимов выиграл суд и вышел на свободу, коварный царь распустил слух, будто это он сам потребовал оправдания Заимова.
...В протоколе суда эпизод о святости присяги его величеству отсутствует. То ли его от трепетного страха перед монархом не записал секретарь, то ли его изъяли из протокола уже потом. Но о нем говорится в донесениях о суде, поступивших через генерала Никифорова и адвоката Бочарова. Наконец, в своих показаниях князь Кирилл [18] приводит этот эпизод в качестве доказательства того, как низко пал авторитет царя даже у государственных лиц, если они могли позволить в зале суда публично демонстрировать полное неуважение к особе монарха.
18
После освобождения Болгарии в 1944 году князь Кирилл был арестован, предан суду и расстрелян.
Кирилл в своих показаниях на следствии признает, что, начиная с тридцатых годов,
Святость присяге его величеству! Измена присяге!
Лицемерие, коварство, подлость — вот чем был царь для Заимова.
Пусть подлости присягают подлецы.
Он присягал своему народу!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Младенову передали указание князя Кирилла не затягивать процесс и позаботиться о крепкой мотивировке приговора. В противном случае это может бросить тень на авторитет царя, от имени которого будет вынесен приговор.
Он ни минуты не сомневался, что все, от кого он зависел, ждут от него смертного приговора, и никакого другого. Это о Заимове, и это главное. Приговор остальным обвиняемым должен стать не больше как рамкой для главного. Тодор Прахов, которого охранка взять не сумела, осуждается заочно. Его тоже — к расстрелу [19] . По мнению Младенова, это отведет подозрение, что охота велась только на Заимова, и подтвердит, что генерал действовал не один, а вместе с опаснейшими для государства сообщниками. О мотивировке этой казни заботиться нечего — достаточно одного того, что обвиняемый скрылся. И предполагается, что суду все о нем известно... Попцвяткова и Белопитова можно оправдать за недостаточностью улик. Этому сильно помог Заимов, явно взявший на себя их вину [20] . Оправдание двух обвиняемых покажет всем объективность суда... Что же касается Чемширова [21] , то по ходу суда Младенов понял, что охранка и немцы списали его со своих счетов и теперь, наверное, даже заинтересованы в том, чтобы он был убран с глаз людских. А он племянник Заимова, значит, по логике, из всех сообщников — самый близкий ему человек. Однако казнить его не следует, он давал суду полезные показания. Ему — пожизненное заключение. Это также подтвердит, что у Заимова была организация, были опасные сообщники. И в то же время покажет объективность суда, воздавшего каждому по заслугам.
19
Тодор Прахов, избежав тогда ареста, продолжал борьбу на нелегальном положении. После освобождения страны активно участвует в строительстве социалистической Болгарии. В течение многих лет он возглавлял болгарские профсоюзы, руководил Союзом активных борцов против фашизма. В настоящее время он депутат Народного собрания республики.
20
Никола Белопитов после суда ушел в подполье и продолжал борьбу. После освобождения Болгарии Советской Армией он отдал своему народу все свои незаурядные способности инженера связи. За открытия в этой области удостоен Димитровской премии. Работал заместителем министра связи. Умер в 1972 году.
Генчо Попцвятков после суда тоже ушел в подполье и продолжал борьбу, а с приходом Советской Армии стал активным строителем народной республики. Работал в печати. Верный благородной памяти своего боевого друга, он написал книгу о генерале Заимове.
21
Чемширов после освобождения Болгарии был подвергнут наказанию. Три года находился в заключении, затем был освобожден. Умер в 1970 году.