Две дороги
Шрифт:
— Поразительная штука история! — заговорил он, пружинно поднимаясь на носках. — В Лондоне бушует политическая баталия за министерские кресла. Публикуются программные речи, декларации, заявления. Весы колеблются. Партийные лидеры ночей не спят, придумывают, что бы им еще бросить на весы. А мы с вами в это время пишем трехстраничный документик, который попросту опрокинет те весы. Еще сегодня я позвоню в Лондон, скажу только два слова «работа окончена», и лидеры консерваторов будут спать спокойно — мы им уже подарили власть... История... — Рейли подошел к столу,
Жена Орлова принесла в кабинет традиционный ужин англичанина — кружку теплого топленого молока, затянутого коричневой пенкой, и поджаренный ломтик хлеба, а мужу — ростбиф и стакан крепкого чая.
— Можно бы и выпить по случаю, — осторожно предложил Орлов.
— Нет, — отрезал Рейли. Прорвав ложечкой пенку, он сделал несколько глотков. — Напиток умных королей. Умных. Глупые предпочитают виски или, не дай бог, водку. Брр!
— Да и я ведь тоже... только когда повод... — сказал Орлов.
— Из всех бесчисленных русских поводов для пьянства я признаю только один — поминки. Смерть всегда таинственна, и думать о ней трезво невозможно. Мой вам дружеский совет, — продолжал Рейли, — не увлекайтесь этим. Слишком грандиозно дело, к которому я вас привлек, чтобы подвергать его опасности.
Орлов хотел что-то возразить, но Рейли поднял руку.
— Не надо, господин Орлов. Я все знаю и поэтому еще раз говорю вам — дело слишком грандиозно. — Он помолчал и сказал с улыбкой: — Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном. Что нового в Берлине?
— Особо интересного ничего, — ответил Орлов. — Социал-демократы, по-моему, укрепились прочно и окончательно, равной им силы в Германии нет.
— А коммунисты?
— Социал-демократы загнали их в угол и обескровили.
— Эх, нам бы в Англию таких социал-демократов, — мечтательно произнес Рейли и вдруг энергично, со злостью: — Наши социалисты — это лапша с простоквашей. Придумали мифический рай, в котором овцы и волки будут жить в любви и согласии. И что самое удивительное — многие овцы в этот рай верят! А здесь господин Эберт выбросил потрясающий лозунг: мы за возрождение нации и потому против коммунистов! И он говорит это и Круппу, и безработному, которого Крупп выбросил на улицу. И те вместе аплодируют Эберту и отдают ему голоса. Гениально! Демагогия высшего класса! А? Скажете, я не прав?
— Да уж в чем, в чем, а в хитрости им не откажешь, — согласился Орлов. — А чего стоит их ход с Советами? Давят петлей своих коммунистов и подписывают договор с московскими.
Рейли, не соглашаясь, покачал головой.
— Еще вопрос, кто тут оказался хитрее: Берлин или Москва? Но как раз из этого обстоятельства вытекает наша главная задача — подрывать динамитом все, что связано с Москвой. — Он взглянул на стол, где лежало письмо. — После этого акции Москвы в Англии долго не будут стоить и копейки. Ищите подобные ходы еще.
— Кстати... В Берлине появилось новое агентство, которое тоже занимается Коминтерном. Как на это реагировать?
— Кто его открыл? — спросил Рейли.
— Русский
— Каждый непременно хочет иметь свой огород, — Рейли допил свое молоко. — Вы этого подпоручика знаете?
— Я знал его несколько лет назад в Ревеле, он напечатал там в русской газете воспоминания о своих переживаниях в застенках Чека. Между прочим, намекал, что в России имел какое-то отношение к организации Локкарта.
— Дружиловский? — сморщил лоб Рейли. — Не было там такого! Чем занимается его агентство?
— Не знаю. Я узнал о нем из газет.
— Как это из газет?
— В газете «Руль» он напечатал объявление об открытии агентства по делам Коминтерна.
— Вот так, прямо, этими словами?
Орлов взял с письменного стола газету и отдал Рейли.
— Одно из двух: Дружиловский или дурак, или за ним немцы, — сказал, прочитав, Рейли. — Вот что, узнайте это осторожно. Если дурак, надо прибрать к рукам, чтоб не мешал. А может, и пользу извлечете. Если там немцы, оставьте его в покое.
Дружиловский в эти дни все еще ломал голову, как выполнить задание поляков. Сознаться Перацкому, что он не может ничего сделать, он боялся. Собственное бессилие страшило его.
Вывесив на дверях объявление: «Сегодня приема нет», он сидел в своем рабочем кабинете и копался в ворохе газет, пытаясь найти хоть какую-нибудь отправную точку для подхода к непосильному делу. За окном — серый осенний день, и от него еще острее ощущение беспросветности.
Звонок в передней заставил его вздрогнуть. В объявлении ясно сказано — приема нет. Он подождал. Звонок повторился и был непереносимо длинным.
Приоткрыв дверь, он увидел рослого мужчину в черном пальто.
— Здравствуйте, господин Дружиловский. Я Орлов.
— Господи! — радостно вырвалось у подпоручика, мгновенно подумавшего — вот кто может помочь. Еще мелькнула мысль о задании доктора Ротта возобновить знакомство с этим человеком. Он распахнул дверь: — Темно. Заходите, пожалуйста. Ну вот, конечно же, Орлов! Ревель! Раздевайтесь. — Принимая от гостя пальто, он учуял густой запах водки.
— Я на минуточку, — сказал Орлов, зябко потирая руки. — Гулял после обеда, шел мимо и вдруг вспомнил ваше объявление... адрес... Думаю, дай зайду. Гляжу — приема нет. Ну ладно, думаю, приема нет, но, может, есть глава фирмы?
— Проходите сюда. — Дружиловский посторонился, пропуская гостя в кабинет. Орлов качнулся, и хозяин подхватил его под руку. — Сюда, сюда.
Орлов тяжело плюхнулся в глубокое кресло.
— Это, значит, ваш штаб? — спросил он, оглядывая комнату.
— Скромное рабочее помещение, — улыбался Дружиловский, садясь в кресло напротив гостя.
— Летит времечко, летит проклятое, — не то весело, не то огорченно произнес Орлов, оглядываясь по сторонам. Он видел вполне приличный кабинет, какого не было у многих эмигрантов с громкими именами. Смазливый подпоручик, которого он видел в Ревеле, имеет в Берлине какие-то козыри. Весь вопрос: кто ему сдает карты?