Две дороги
Шрифт:
Надежды оказались наивными — он уже не мог отделить себя от жизни, которая была за пределами военного гарнизона. В провинциальном городе, где все на виду, он с еще большей ясностью, чем в Софии, увидел, что переворот ничего не дал людям.
В Шумене царил бешеный полицейский произвол, город жил в непроходящем страхе, сотни арестованных заполняли несколько городских зданий. Заимову было известно, что в стране не прекращается охота на коммунистов, но то, что он увидел в Шумене, вызвало у него глубокое возмущение. Он попробовал вмешаться и повторить то, что ему удалось десять лет назад в Сливене, где он спас большую группу коммунистов. Но
В столице Заимов наблюдает завершение грязной политической игры. Правительство раздирали бесконечные споры о том, как осуществлять программу «национального возрождения страны», декларированную переворотом. А в это время государственный аппарат, не тронутый переворотом, густо нашпигованный пронемецкими чиновниками, прямыми немецкими агентами и верными слугами болгарской буржуазии, делал все, чтобы окончательно дискредитировать идеи переворота. С особым усердием подрывалась идея сближения с Советским Союзом. Здесь в выборе средств не стеснялись. Заимов убедился в этом в первые же дни после своего возвращения в Софию. Он зашел в аптеку купить немецкое лекарство от головной боли, но владелец аптеки сказал, что закупки лекарств в Германии в связи с новым курсом правительства прекратились, а в России такого лекарства, конечно, нет. В тот же день без особого труда он выяснил, что закупки лекарств никто не прекращал.
«Закрытые» буржуазные политические партии продолжали действовать, и они тоже умело распространяли слухи о неминуемом и полном крахе экономики страны, если она лишится связей на Западе и заменит их связями на Востоке, откуда, мол, можно заимствовать только разруху и нищету. Для подтверждения этого крупная болгарская буржуазия делала все (ради этого она шла даже на большие убытки), дезорганизуя в стране торговлю, а значит, и экономику. Ради будущих барышей ей было наплевать на страдания своего народа.
Установление дипломатических отношений с Советским Союзом вылилось в чисто формальный акт. Открытое в Софии советское посольство было поставлено в условия, в которых вести нормальную работу оно не могло. Болгарские торговые фирмы демонстративно уклонялись от переговоров с советскими представителями.
За всем этим стояли опытные гитлеровские режиссеры, и недостатка в них не было. В Софию мчались из Германии бесчисленные советники. Если верить газетам, они приезжали то с визитом протокольного характера, то с целью получения объективной информации, то просто так, проездом, по пути в Турцию. Гитлеровское посольство, используя свои старые связи с крупной болгарской буржуазией, окрыляло ее надеждой, что в самом скором времени все вернется на круги своя. Гитлеровцы знали, что говорили, потому что верили, что послушный им царь Борис, который неизменно принимал их советы к руководству, сделает все, чтобы свести на нет последствия переворота.
Заимова мучило ощущение бессилия. Военный союз на глазах распадался, раскол в нем стал еще острее и глубже. Это было результатом хода событий и тактики царя, который через верных ему военных вел обработку наиболее опасных деятелей союза. Еще были живы наиболее близкие Заимову Найденов и Данчев, но он с глубоким огорчением наблюдал, что даже между ними согласия уже не было. Данчев, правда, свою позицию
Заимов не без удивления обнаружил это на заседании союза, в котором участвовал военный министр Златев. Министр заявил, что он приехал посоветоваться с деятелями Военного союза, чье мнение крайне важно и правительству, и царю. Он доверительно признался, что монарх обеспокоен непрочностью нынешнего правительства — оно не имеет ощутимой поддержки у армии, у населения и у не потерявших влияния политических партий.
— Вы представляете здесь армию, — говорил министр. — Посоветуйте, что следует сделать, чтобы армия стала опорой власти.
Вспыхнул ожесточенный спор. Весь давний разлад выплеснулся наружу. По всей вероятности, военный министр именно этого и добивался — выяснить, что среди деятелей Военного союза по-прежнему согласия нет.
Затем министр дает разговору новое направление — к чему бесплодные раздоры, не лучше ли создать коалиционное военное правительство, объединяющее представителей всех точек зрения? Это тоже был хитрый ход, чтобы выяснить, насколько глубоки расхождения среди военных и не могут ли они однажды объединиться? Для выяснения этого предложена самая сладкая приманка — власть.
И снова возникает ожесточенный спор, по ходу которого министр мог точно установить меру принципиальности каждого оратора, выяснить, кто из них готов обменять свои убеждения на власть и кто неподкупен. Министр ждет выступления полковника Заимова — царь особо интересуется его позицией.
Заимов заявляет ясно и бескомпромиссно — он против военного правительства, потому что это означало бы военную диктатуру, которую страна не поддержит. Тем более что недавний военный переворот не оправдал надежд народа.
Министр знает, Заимов всегда тверд в своих убеждениях, и, слушая его, делает вывод, что возможность сделки с ним кого-либо из тех, кто рвется к власти, исключена.
Заседание единодушно отстраняет от руководства союзом Дамяна Велчева — он всем насолил диктаторскими замашками и честолюбивыми замыслами. Теперь во главе союза Златев. Секретарями союза становятся Найденов, Данчев и Узунов. Заимов избирается первым заместителем секретаря. Кимон Георгиев отзывается с поста премьера, это кресло тоже займет Златев.
После совещания Златев поговорил с Заимовым с глазу на глаз. Он охарактеризовал его позицию как самую разумную и для Болгарии самую перспективную.
— Я уверен, ты сам скоро почувствуешь поддержку царя, — закончил Златев, многозначительно улыбаясь.
Действительно, царь вскоре подписал указ о присвоении Заимову звания генерала и назначил его инспектором артиллерии болгарской армии. Опасный Заимов будет теперь всегда на глазах, а служебное положение свяжет ему руки.
Отказаться от царских милостей Заимов не мог. В конце концов, повышение в звании можно рассматривать как неизбежную и чисто формальную ступень в судьбе всякого военного. А то, что он получил в свои руки артиллерию, его обрадовало. Артиллерийское дело было главным интересом всей его военной жизни. Чистота душевных помыслов помешала ему сразу разобраться в том, что с ним произошло.