Две королевы
Шрифт:
Назначения, сделанные Марией, подтверждают, что она стремилась вернуться и хотела как можно больше узнать о стране, с которой знакомилась в классной комнате по «Географии» Птолемея. Д’Уазель недавно женился на юной красавице парижанке. У него не было никакого желания жить и работать в Шотландии, но на этом промежуточном этапе он давал Марии ценные советы, поскольку только коренной шотландец мог разобраться в аристократических фракциях, в привычках и характерах отдельных лордов.
Д’Уазель подробно рассказал Марии о мятеже 1559–1560 гг., убеждая, что лорду Джеймсу можно доверять, хотя он и сыграл главную роль в смещении ее матери. Несмотря на явное предательство, он был самым одаренным из лордов и единственным, кто мог бы объединить их. До сих пор он применял свой ум исключительно для удовлетворения личных амбиций, которые прятал под завесой религии. Лорд Джеймс был протестантом, но прагматиком, а не фанатиком. Он не был твердолобым кальвинистом и не дружил с Ноксом. Марии нужно было превратить своего незаконнорожденного брата из самостоятельного игрока в слугу королевы. Если бы ей это удалось, то она могла бы править страной так же, как ее предшественники.
В феврале 1561 г. Екатерина Медичи и королевский двор, как обычно в это время года, переехали из Орлеана в Фонтенбло. Через несколько дней Мария вышла из затворничества и 16 февраля приняла Трокмортона и графа Бедфорда, которого Елизавета отправила к ней с соболезнованиями.
Аудиенция прошла успешно. Мария прочла письма Елизаветы, затем «ответила, с печальным видом и речами». Бедфорд должен был передать благодарность своей госпоже «за ее доброту и утешение в несчастьях, когда она больше всего в этом нуждалась». Елизавета, сказала Мария, «выказывает себя доброй сестрой, когда в этом есть великая нужда». Начав говорить, Мария обрела уверенность, повторив свою идею о новой странице отношений после фиаско Эдинбургского договора, и уверила посланников в том, что воспринимает письма Елизаветы как добрый жест и будет стараться проявлять такую же доброжелательность. Она пригласила послов приходить к ней, когда возникнет нужда, и попросила д’Уазеля проводить их до дома.
Послы вновь попросили аудиенции 18 февраля, и Мария подтвердила свое желание «дружбы». Они с Елизаветой, начала говорить она, были двумя королевами «на одном острове, говорящие на одном языке, близкие родственники…».
Но послы прервали ее, подняв больной вопрос Эдинбургского договора, настаивая, чтобы он был ратифицирован «без промедления». на это категорическое требование Мария ответила отказом. Возможно, Бедфорд, верный союзник и один из ближайших друзей Сесила, полагал, что ее можно заставить подчиниться. Но он слишком недооценивал Марию.
Она не испугалась и повела себя точно так же, как впоследствии вела себя Елизавета, применяя знаменитую тактику при столкновении с министрами или парламентом. Мария заявила, что нуждается в совете. Кардинал Лотарингский отсутствовал, а ее шотландские дворяне еще не прибыли, и без их важных «пожеланий и советов» она не сможет обойтись, поскольку «вопрос слишком серьезен для правителя ее возраста».
Трокмортон попробовал настоять на своем, но Мария возразила, что «не должна отвечать» за договоры, в составлении которых не участвовала. Затем она переменила тему, обвинив Елизавету в нарушении обещаний, поскольку в прошлом году та получила ее портрет в deuil blanc, но не прислала свой. Мария очень тонко намекнула Трокмортону все-таки привезти обещанный ответный подарок.
Это прозвучало как предупреждение, потому что, по мнению Марии, обмен портретами символизировал ее предложение начать отношения с чистого листа. Если в портрете будет отказано, а требования ратификации договора не отзовут, это будет означать, что все прочие обязательства аннулируются.
Послы предприняли еще одну попытку встречи на следующий день, 19 февраля, но Мария не поддалась на их уговоры. Она цитировала афоризмы об обязанностях правителей, которые узнала от своих учителей, проявляя максимальную осторожность и настаивая, что всегда должна «получать советы» в делах, касающихся короны и государства, используя благоразумие как предлог, чтобы затянуть с ответом.
Кроме того, Мария нанесла один серьезный удар. Она предупредила Бедфорда, что если она будет относиться к своим дворянам пренебрежительно, обходясь без их советов, как это предлагает он, то в будущем они поведут себя так же дурно, как раньше, когда подняли мятеж против ее матери.
Марии удалось сохранить достоинство – но не более. Елизавета, если ее не принуждать, вскоре обязательно пошла бы на уступки, поскольку, как и Мария, прекрасно понимала сомнительную природу Эдинбургского договора.
Но существовало и серьезное препятствие. Самым яростным противником Марии был Сесил. Для него отказ шотландской королевы ратифицировать договор был равнозначен враждебному действию. По его мнению, это означало только одно – Мария отказывается признавать Елизавету законным правителем Англии – и укрепляло его убежденность в том, что именно Мария была главной движущей силой католического заговора с целью свергнуть и убить королеву.
Мария покинула Фонтенбло в середине марта и отправилась в трехмесячное путешествие, чтобы попрощаться с семьей. Это был типичный для нее жест, хотя реакция семьи на него оказалась неоднозначной. Тетушки сочувствовали. Они видели, что Мария решилась на отважный и смелый шаг: оставить знакомый и привычный мир и отправиться в Шотландию, где уже не было матери, которая бы встретила и приняла ее. Дяди не понимали и не одобряли ее намерений, и, возможно, поэтому маршрут ее путешествия получился несколько хаотичным.
Сначала Мария отправилась в Реймс, где у городских ворот ее встретили дяди и бабушка, но жила она у своей тетки, аббатисы Рене в монастыре Сен-Пьер-де-Дам. Проведя там три недели, дальше она уехала в поместья герцога Лотарингского в Нанси, но в Витри-ле-Франсуа ее догнал Джон Лесли, молодой юрист, католик, спешивший к ней из Нидерландов, а через несколько миль, в Сен-Дизье, к ним присоединился ее незаконнорожденный брат лорд Джеймс, прибывший из Кале. Их прислали соперничающие шотландские фракции для того, чтобы – как открыто признавался лорд Джеймс – «завладеть ее умом», прежде чем она вернется домой.
Посланники хотели выяснить, когда и куда она прибудет в Шотландии. Лесли, который чуть-чуть опередил конкурента, был эмиссаром католической фракции – группы, возглавляемой графом Хантли, главой клана Гордон, сменившим убитого Битона в должности канцлера. Группа включала графов Атолла, Кассилиса, Кейтнесса и Кроуфорда, и по своей силе эта фракция почти не уступала протестантской, но была более сплоченной. Собравшись в Стирлинге, они призвали Марию вернуться домой безо всяких условий.
Лесли предупредил Марию, чтобы она остерегалась лорда Джеймса, которого он назвал предателем и мятежником, нападающим на католицизм с намерением свергнуть монархию. Она должна либо заключить его в тюрьму во Франции, либо высадиться в Абердине, где верные католики встретят ее с двадцатитысячной армией и проводят до Эдинбурга.
Мария благоразумно отвергла этот совет, ведущий к гражданской войне. Вместо этого она обратилась к представителю протестантов лорду Джеймсу. Его миссия заключалась в том, чтобы использовать успех лордов конгрегации, которые в августе 1560 г. успешно оттеснили католиков и созвали парламент, официально объявивший Шотландию протестантской.
Но лорд Джеймс был человеком себе на уме и любым способом стремился сохранить свое положение. За что и Лесли, и некоторые сторонники обвиняли его в заговоре с целью «собственного возвышения». Долгие беседы с Марией на протяжении нескольких следующих дней убедили его, что она твердо намерена вернуться в Шотландию. Сам лорд Джеймс предпочел бы, чтобы она осталась во Франции, особенно если учитывать его роль в подписании Эдинбургского договора, однако он увидел, что королева уже приняла решение.