Две невесты на одно место
Шрифт:
– Более чем, – бодро воскликнул я, чувствуя, как оцепенение покидает тело.
– Тогда вперед и с песней, – велела хозяйка.
– Извини, – радостно сказал я Вере, – мне пора.
– Да? Куда? – разочарованно протянула та.
– На работу.
– Так поздно?
– У меня ненормированное служебное время.
Вера кивнула:
– Ясно, я почапала домой.
Следующие пять минут мы посвятили глупому спору. Я настаивал на такси, Верочка желала ехать на метро. В конце концов пришли к консенсусу: девушка воспользуется подземкой, а я, закончив дела, привезу ей пакет с обновками.
Перед тем
– А кто же у тебя дома готовит, хозяйка?
Я улыбнулся:
– Нет, конечно, домработница имеется.
– С вами живет?
– Да.
– Вот и мне бы так устроиться, – вздохнула Вера, – к приличным людям, и спокойно ждать, пока твоя мать помрет. Чует мое сердце, не даст она нам пожениться, старая лысая жаба!
Высказавшись, Верочка ступила на эскалатор и скоро исчезла из виду. Я пошел к машине. Старая лысая жаба! Вот уж на кого Николетта совершенно не похожа, так это на подобное существо, толстое и пучеглазое. Маменька сохранила девичью фигуру, и потом, вы встречали волосатых лягушек? Квакушки, как правило, лишены растительности на теле. Вера, похоже, не сильна в зоологии, а еще она груба и несдержанна.
Я сел в машину, повернул ключ, услышал ровное ворчание мотора и решил прогреть двигатель. Вот уж кто лишится чувств при известии о моей женитьбе, так это маменька. Причем Николетта рухнет по-настоящему, наверное, впервые в жизни потеряет сознание, а не изобразит обморок. Маменьке не придутся по вкусу ни Вера, ни Лиза: первая слишком не похожа на Николетту, вторая слишком на нее смахивает.
Кстати, почему матушка молчит? Отчего не звонит Ване, не устраивает скандалов? Ох, нехороший симптом, после абсолютной тишины в природе, как правило, начинается смерч.
Глава 19
Игорь жил в центре, в доме, построенном, похоже, в тридцатых годах прошлого века.
– Быстро добрались? – спросил он, вешая мою куртку на древнюю вешалку. – Пробок нет?
– Не поверите, ни одной, – улыбнулся я, проходя на кухню, – отчего-то мне казалось, что вы обитаете в спальном районе.
Хозяин вытащил нарезанную колбасу, поставил чашки и пояснил:
– Там у меня пекарня.
– А-а, – протянул я, – ясно.
– Может, сначала кофейку с бутербродами, а потом уж о делах потолкуем? – радушно предложил Игорь.
В желудке заворочался непереваренный кусок пиццы, к горлу подступила изжога.
– Лучше просто чай, без еды, – попросил я.
– Нет проблем, – ответил Игорь, – выбирайте, вон пакетики.
Несколько мгновений мы болтали о пустяках: погоде, нечищеных дорогах, шипованной резине и горе-водителях, не умеющих справляться с автомобилем в гололед. Потом я окинул взором стены и воскликнул:
– Какие у вас необычные картины!
– Это карты, – пояснил Игорь.
– Да? – изумился я. – Но на них фигуры!
Игорь улыбнулся, потом снял небольшой эскиз и положил передо мной.
– Смотрите.
Я принялся разглядывать полотно. Тщательно выписанный замок, лес, узенькие тропиночки, маленькие человечки, занятые работой. Один, похоже, давит виноград, другой тащит мешок, третий держит в руках нечто, отдаленно напоминающее ружье.
– Это копия карты поместья графа де ля Кру, – пояснил Игорь, – сделана она была в восемнадцатом веке неизвестным специалистом. Похоже, де ля Кру был богат, чего только у него не было. Вон там хозяйственные постройки, а левее пруды, небось хозяин любил свежей рыбкой баловаться. Впрочем, тут, на кухне, самые простые экземпляры, пойдемте в кабинет.
Я покорно последовал за хозяином, очутился в просторной комнате и ахнул: все стены увешаны картами, да так тесно, что рамы, в которые они заключены, соприкасаются друг с другом.
– Мой отец, Федор Петрович Самойлов, был страстным собирателем карт, – пояснил Игорь, – собственно говоря, из-за этих бумажек у них с мамой жизнь и порушилась.
Внезапно меня осенило.
– Наверное, они дорогие!
– Карты? Конечно, правда, тут копии, но еще более ценится информация. Вы вообще что знаете о кладоискательстве? – прищурился Игорь.
Я развел руками:
– Ничего. В детстве, как и все, наверное, читал книгу Стивенсона «Остров сокровищ», пятнадцать человек на сундук мертвеца, Билли Бонс, черная метка…
– Вот из-за этого Билли Бонса отец и погиб, – мрачно сказал Игорь.
– Как это? – изумился я.
Самойлов вытащил сигареты.
– Могу рассказать. Дурацкая, в принципе, история. В вашей семье душевнобольные были?
– А что, я похож на человека с нарушенной психикой? – удивился я.
– Бога ради, не обижайтесь, – поднял вверх руки пекарь, – я глупо выразился. Просто, если кто-то из ваших родственников имел несчастье сталкиваться с большой психиатрией, то имя Федора Петровича Самойлова, доктора медицинских наук, ему очень хорошо знакомо. Отец всю жизнь проработал в психиатрической клинике, понимаете, какая это тяжелая служба?
Я кивнул:
– Предполагаю, что не сахар, постоянное общение с тяжелобольными людьми и их родственниками угнетает.
Игорь выдохнул облако дыма.
– Верно, а еще отец владел гипнозом, он пытался помочь несчастным всеми доступными методами. Говорил о такой, совершенно неприемлемой в те годы советской медициной науке, как психотерапия, о том, что шизофрения, как это ни дико, может иметь вирусную основу.
Вам уже, наверное, стало понятно, что Федор Самойлов был не совсем ординарным специалистом, его не слишком любили большинство коллег, спокойно прописывающих людям таблетки и уколы, зато Самойлова обожали родственники недужных. Среди них о Федоре ходили легенды. Дескать, посмотрел профессор в глаза больному, а тот вздрогнул и стал нормальным. Конечно, это было не так, но на прием к Федору записывались за несколько месяцев. Если бы он захотел, то мигом бы обрел материальное благополучие, в советские времена медики охотно принимали конверты с купюрами, правда, стяжательством занимались не все, кое-кто не брал «борзых щенков», и Самойлов был из их числа.
Дрогнул он лишь один раз, когда пожилая дама, сына которой Федор успешно избавил от реактивного психоза, принесла ему старинную карту. Федор Петрович несколько дней просидел с лупой над изображением, занятие захватило психиатра, с тех пор он и стал коллекционером.
Жена Самойлова, Анна, только качала головой, ее муж и без того маленькую зарплату начал отдавать своему хобби. В доме резко накалилась обстановка, впрочем, скандалы были нечастыми, Анна любила супруга и понимала, что тому следует изредка расслабиться. Просто порой ее охватывало настоящее отчаянье: подраставший сын постоянно рвал брюки и разбивал ботинки, ей самой требовалось иметь на службе приличный вид, семья должна была питаться, снимать на лето дачу, и все это на деньги Анны, потому что пятнадцатого и второго числа Федор, приходя домой, торжественно заявлял: