Две половинки (Просто о любви)
Шрифт:
Он так и не сел, стоя выслушал ее и сухо ответил:
– Я подумаю.
На следующий день они с Надеждой провели экскурсионную поездку в дом. После чего за одну неделю оформили все документы, подписали все мировые соглашения, за деталями и юридическими тонкостями проследил его зять Юра.
Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок!
Взмыленный от ускоряющегося темпа, подгоняемый тяжелыми воспоминаниями, накатившими без спросу, Степан презрел недовольство собой и с остервенением расчищал
– Нет! – возражал он тяжело дыша неизвестному оппоненту. – Во что превращается любовь и чем заканчивается совместное проживание…
Ш-шкраб – бросок!
– …Мы уже знаем! Научены по самое «не хочу»!
Ш-шкраб – бросок!
– Спасибо, больше не желаю! – Остановился, перевел дыхание, вытер пот рукавом со лба и закончил возмущенную фразу: – Нет уж! Вполне с тебя хватит, Больших, семейной жизни, разборок, ненависти, разводов! Наелся – сыт! Уполне!
Ш-шкраб – бросок, ш-шкраб – бросок!
Обливаясь потом, он разгребал, разгребал и разгребал снег, пытаясь вместе с ним избавиться от не дающего покоя ощущения вины, некоего подозрения, что не прав, что примеряет чужие поношенные одежки на другого, совсем не того размера, человека.
Это мучительное сомнение, а еще надежда, обещание и… желание.
И он изгонял из себя, изгонял, как мог, душевное смятение…
Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок!
Стаська намучилась, полдня наматывая километры по квартире, слоняясь без дела и без толку из одного угла в другой. Несколько раз принималась за работу и бросала – нет, не можем!
Она оплакивала себя, несчастную, жаловалась на судьбу, выдвигала претензии жизни, кляла Больших за бегство! Ей некуда было деться от переживаемого горя, она не находила успокоения – ну хоть чего-нибудь, за что можно уцепиться и вытащить себя из отчаяния! У Стаськи все болело – и душа, и тело, и мозги! И она удивлялась, почему не плачет, может, полегчало бы?
Хоть в петлю!
И тут затренькала трубка домофона.
Милый простецкий дядька, лет шестидесяти, пригнал ее машину из дома – и имени произносить не будем кого! Она рассыпалась в благодарностях, зазывала пить чай с дороги и надеялась, что он согласится, посидит с ней за столом, они поговорят хоть о чем, только бы не одной оставаться! Но он отказался.
– Нет, благодарю! Вы очень милая девушка, и я бы с удовольствием, но надо идти! Поспешу! Еще хотел на работу заскочить!
Закрыв за ним дверь, Стаська почувствовала, что еще чуть-чуть – и от звенящей тишины притихшей от хозяйского горя квартиры у нее лопнет мозг!
Она в момент собралась и поехала к княгинюшке.
А куда еще?!
– Так! – сказала тетка, открыв дверь и обозрев племянницу. – У нас беда с последствиями?
Княгинюшка все плохие события классифицировала по шести степеням: происшествие и происшествие с последствиями, далее следовало горе и оно же с последствиями, и наивысшая степень досталась беде и беде с последствиями.
– Да! – призналась Стаська, шагнула
– Ну, ну! – успокаивающе похлопывала ее по спине княгинюшка.
Поцеловала в щеку, отстранила, рассматривая более внимательно, и, услышав за спиной шаги выходящей из кухни встретить Стаську домработницы, распорядилась деловым тоном:
– Зоя Михайловна, у нас беда с последствиями. Давайте-ка пирог, сметану к нему, что у нас там еще вкусненького? Колбаса ее любимая есть?
– Да все у нас есть, Серафима Андреевна! – весело отозвалась Зоя Михайловна. – Щас будем лечить и ликвидировать последствия!
И Стаська, наконец, расплакалась и рассмеялась одновременно.
Обязательно, а как же! И спасут, и вылечат, и по головке погладят, пожалеют, сопли вытрут, и пожурят за что положено, и совет дадут, и всех ее врагов накажут!
Как же ей повезло!
И она, ощущая себя маленькой девочкой, защищенной любящими взрослыми, и размазывая кулаком слезы по щекам, пошла, надежно обнятая теткиной рукой за плечи, в комнату за круглый стол – заедать беду вкусностями, запивать горячим чаем, жаловаться и ждать обещания, что всенепременно все будет хорошо!
Месяца через два после того, как Стаська пошла в первый класс, сбылись все теткины пророчества, предрекаемые в день присвоения племяннице имени, – ее стали дразнить! В основном мальчишки, и особенно старались трое.
Стася терпела, плакала по-тихому, чтобы бабушка не услышала, жаловалась учительнице, вступала в переговоры, увещевая дразнящих: «Я же вас не обзываю!»
Домашние не замечали детских мытарств. Бабушка уставала сильно, тяжело ей было с маленькой внучкой, особенно после смерти дедушки. Родителей никогда не было, они гастролировали, а когда случались дома, работали – занимались музыкой.
Так все и продолжалось, пока не пришла навестить родных Сима, жившая отдельно со вторым, еще не эмигрировавшим мужем.
Она присмотрелась к печальной Стаське, порасспросила про школу, уроки, а когда сели пить чай, стала допытываться у бабушки:
– Мам, а что со Славой?
– Да все нормально! – удивилась та вопросу. – Здорова. Учится. Говорит, что ей нравится.
Княгинюшка промолчала, допила чай и, взяв Стаську за ручку, отвела ее в дальнюю комнату. Села на диван, поставила перед собой ребенка и приступила к опросу:
– Давай, Слава, признавайся, что у тебя случилось?
Стаська отвернулась от теткиного требовательного взгляда и стала всхлипывать.
– Та-ак! Понятно, тебя в школе дразнят! – догадалась Сима. – Да?
Стаська кивнула и пустила одинокую слезу.
– Не бьют? Не обижают? Только дразнят? – выясняла подробности Серафима.
Стаська снова кивнула и выдала порцию слез, готовясь всерьез разрыдаться.
– Ну а ты что?
– Я Наталье Алексеевне пожаловалась, – призналась девочка, – а она сказала: «Не обращай внимания, они и сами отстанут!»