Две повести о тайнах истории
Шрифт:
Работы прервала война. Впрочем, едва она кончилась, археологи снова поспешили в Новгород. В 1947 году Академия наук СССР создала большую археологическую экспедицию под руководством А. В. Арциховского, который еще в 1929 году предложил свой план археологического исследования города и с тех пор неустанно осуществлял его.
На этот раз Арциховский наметил вести раскопки в Неревском конце. Приступая к ним, он знал «…из летописей, что этот район в древности был густо заселен ремесленниками, что здесь нужно ожидать очень интересных бытовых и производственных находок. Трудно было установить заранее, какие именно улицы подвергнутся раскопкам и удастся ли связать этот участок с древним планом Новгорода. Дело в том, что во второй половине XVIII века, при Екатерине II, Новгород, подобно
После снятия первых — поздних — слоев в раскопе открылись две пересекающиеся мостовые с остатками домов по обеим сторонам улицы. Когда эти мостовые были нанесены на чертеж и сфотографированы, их убрали. Непосредственно под ними обнаружились две точно такие же мостовые, но уже более древние. Ниже лежал третий ярус мостовых, под ним — четвертый… Оказалось, что мостовые с исключительным постоянством возобновлялись на одном и том же месте — и именно на том, где были указаны улицы на старом плане XVIII века. Таким образом, выяснилось, что этот план может служить руководством не только для изучения Новгорода XVIII века, но и его планировки в предшествующее время, вплоть до X века. Выяснились и названия раскрываемых улиц. Это были знаменитые по летописям Холопья и Великая улицы… Изучение строений на этих улицах показало, что они в большинстве представляли собою жилые дома, ремесленные мастерские и хозяйственные постройки. О назначении домов говорили многочисленные находки» [20] .
20
А. Арциховскийи В. Янин. Культура древнего Новгорода. «Техника — молодежи», 1953, № 7.
Раскопки на Холопьей и Великой дали такие материалы, которые во многом по-новому осветили историю не только Новгорода, но и всей древней Руси, а также создали новый раздел науки, пока даже не имеющий названия. Может быть, его назовут «берестология»… может быть, как-нибудь иначе. Но не будем забегать вперед. Надо еще рассказать, что же нашли на Холопьей и Великой.
Семь метров в глубину
Непередаваемой прелестью хорош Новгород, особенно на заре погожего осеннего дня. Веет легкий свежий ветер с Ильменя. Ильмень рядом: вон там, где вознесся Георгиевский собор Юрьева монастыря. Непроницаемо сизая вода озера чуть подернута на рассвете рябью. Правы были былины, величая его морем: оно простерлось так широко, что, куда ни кинь взор, нет краю водной глади.
Краски в Новгороде чистые, светлые. Они неярки и не бьют в глаза, но почему-то входят в сердце навсегда, и, чем больший срок проходит, как разлучился с Новгородом, тем чаще о нем вспоминаешь и грустишь.
Чувствуется север. Прозрачное небо дымчато-серебристо, полоска зари осторожно и нежно подсвечивает розовым перистые облака. Неслышно катит воды Волхов. Вот он воочию — путь «из варяг в греки».
Над Волховом колышется пар. Волны реки словно застыли: ни гребешка, ни всплеска. Река синяя и широкая, вода в ней прозрачная, — видно: глубоко, ох, глубоко! Тихо плывут по стрежню стога сена, скошенного в поймах еще летом. Сено уже чуть тронуто желтизной осени. Рыбак застыл в лодке на середине реки. Покачивается на воде круглый, вроде блинка, немудреный берестяной поплавок. С такими еще тысячу лет назад рыбаки выходили на Волхов, когда Садко окликал их:
— Ну как, ребята, улов, — не тужите?
А по обоим берегам — город. Бесчисленные веселые купола церквей — луковичкой вверх. Церкви сравнительно невелики и как будто нисколько не стремятся поразить воображение видом величия храма божьего, — наоборот, они так естественно вписаны в скромный
На круто спускающемся к Волхову холме — кремль. Его кирпич за столетия выцвел, стены теперь скорее бурые, чем красные, даже разгорающаяся заря не в силах залить их лучами так, чтобы они казались светлее. Против каких только врагов не собирались за ними новгородские рати, в какие только дали не отплывали отсюда новгородские ладьи — «бусы-кораблики»! Недаром до сих пор звучит новгородский говор у Северного Ледовитого океана в речи поморов и избы там рубят, как когда-то в Новгороде; недаром до сих пор зовут юго-западный ветер в Сибири шелоником — по имени ближней к Новгороду реки Шелони. То был ветер, надувавший паруса новгородцев, запросто отправлявшихся за «Каменный пояс» — Уральский хребет — искать себе счастья, а Господину Великому Новгороду славы, далеко-далеко унесли они с собою родное имя…
В глубоком, как овраг, рву, окружающем кремль со всех сторон, кроме реки, и делавшем его когда-то неприступным, давно уже поднялись со дна и переросли крепостные стены деревья; разбежался по дну и склонам кустарник. Осенней бронзой отливают все еще крепкие, несмотря на увядание, листья дубов. Струится паутинка меж ветвями кустарников. Чеканным золотом отливают листочки берез.
Все тронуто осенью, лишь рябина пылает молодо и жарко. Она правит свое торжество, когда уже иней порой ложится на бурые стены кремля. Гроздья ее пламенеют наперекор всему — как вызов.
А внутри кремля, под прикрытием стен и башен, вознесся величественный и вместе с тем на редкость соразмерный массив Софийского собора. Девятьсот лет стоит он тут не поддающимся времени олицетворением могущества Господина Великого Новгорода. «Где святая София, там и Новгород!» — бросил в свое время крылатое слово Мстислав Удалой, и этот клич, как стяг, подхватили новгородцы. С именем Софии шли в бой, Софии делали обязательные подношения от всякой своей прибыли новгородские купцы, в ее славу принимало решение вече.
Подобно великану над пигмеями, возносился каменный собор над деревянными домами горожан; чтобы казаться еще выше, он был поставлен на холме.
Но как высоко ни был взнесен Софийский собор над Новгородом, а удержали его за собой князья недолго. Князья пытались полностью захватить власть, в Новгороде. Между тем новгородские бояре и купцы, так же как новгородские ремесленники (а они составляли в городе подавляющее большинство, и за кем они шли, тот и побеждал), были заинтересованы совсем в другом: бояре — в сохранении в своих руках власти и монопольного владения землей; купцы — в сбыте товаров и обеспечении безопасности торговых путей. Сохранение вечевых порядков было в известной мере выгодно и ремесленникам.
В результате новгородцы свергли князя, лишили его владения землей. Пришлось князьям согласиться и на ряд других существенных ограничений своей власти. Это случилось в 1136 году.
Былинный «гость», то есть купец, Садко воздвиг после этого рядом с княжеской Софией в кремле собственную церковь: каменный храм в честь Бориса и Глеба. К слову сказать, былина довольно точно сообщает маршрут торговых экспедиций Садко — так, как это возможно только, когда речь идет о реальном, живом, отлично известном всем окружающим человеке:
Поехал Садко по Волхову, От Волхова в Ладожско, А с Ладожска в Неву-реку, А со Невы-реки в сине море.В факте постройки церкви Сотко Сытиничем, который летопись справедливо отмечает как выдающееся событие своего времени, характерно все. И то, что храм воздвигается в честь именно Бориса и Глеба: Борис и Глеб — первые русские люди, которых византийская церковь вынуждена была объявить святыми по категорическому требованию князя Ярослава Мудрого, добивавшегося возвеличения роли Руси в византийской церкви. Новгородский гость, возводя храм именно в честь Бориса и Глеба, подчеркивает этим, что заботится о прославлении русского имени не менее, чем князь. И то, что церковь Сотко своими размерами мало чем уступала самой Софии.