Две повести о тайнах истории
Шрифт:
Перехватив этот взгляд, я без труда догадался, кто передо мной. Не составляло труда догадаться и о другом: какой бы внешней категоричностью ни отличались его утверждения хотя бы относительно того же самого колодца, ему было совсем не безразлично, как относятся к его работе и к его заключениям.
А внимание публики к колодцу не ослабевало. Бросалась в глаза даже не столько величина сруба — хотя он и был самым крупным экспонатом на выставке, — сколько сохранность его. Чтобы так уцелело, пролежав 800 или 900 лет в земле, дерево! Ведь известно, что дерево легче легкого поддается гниению.
По первоначальному мнению Арциховского, его находка была смотровым
Здесь стоит рассказать и о том, что представляли собой устоявшие перед веками трубы.
Когда мы говорим теперь: «водопроводная труба», — перед глазами сразу возникает привычная литая чугунная труба. Но в XI веке добыча металла велась в таких размерах, что никому не могло прийти в голову переводить железо на трубы для водопровода. Это все равно, как если бы мы стали отливать их из золота. Кстати, и литья железа тогда не знали, не умели достигать температуры, при которой оно становится жидким. В древних «домницах» «варили» небольшие куски губчатого пористого железа, которые приходилось специально проковывать, чтобы оно стало плотным и пригодным для поделок. «Варка» железа была настолько тяжелым трудом, что один современник — Даниил Заточник — писал: «Лучше мне железо варити, нежели со злою женою быти». Значит, не мог он придумать ничего более тяжелого!
Не применяли в Новгороде для труб и керамику.
Так из чего же их все-таки изготовляли?
Из дерева. И с завидным остроумием.
Валили дерево и разрубали топором: пилы для валки деревьев тогда еще не применялись. Затем очищенный от коры и сучьев ствол раскалывали вдоль на две половины, после чего каждую из них выдалбливали и снова точно пригоняли одну к другой.
Теперь нужно было добиться, чтобы вода не проникала сквозь пазы и зазоры.
Как поступили бы мы с вами в таком случае?
На память приходит сварка труб.
Но деревянные трубы не сваришь.
Может быть, связать их веревками? Набить обручи?
Нет, не удержало бы это воду.
Тем не менее новгородцы справились с задачей. Соединенные половинки стволов они… запеленывали! Лыком! (Недаром раздосадованный новгородцами киевский воевода Волчий Хвост уничижительно обозвал как-то новгородское войско: «Плотники!» В ту пору это, должно быть, звучало так же обидно, как еще и в наши дни иной раз ругаются: «Сапожник ты!» Действительно, в плотничном деле новгородцы были мастаками, равных им не знала Русь.)
Лыковой лентой обертывали трубы одним слоем, поверх него — вторым, иногда — даже третьим. Лыко не гнило, не растягивалось, запасы его были практически неистощимы, — надрать его в любом потребном количестве не составляло особого труда: Новгород окружали бескрайние леса. Как изоляционная лента предохраняет современный металлический провод от потерь электричества, так лыко, которым обертывали трубы новгородского водопровода, предохраняло от утечки воды.
Впрочем, водопровода ли?
То есть как: «водопровода ли»? А чего же еще?
Ход доказательства Арциховского, утверждавшего, что это конечно же водопровод, был таков: колодец обнаружен на Ярославовом дворище. Ярославово дворище — место княжеской резиденции. Безусловно, князю было по средствам позволить себе такое сооружение. Нельзя сомневаться также в том, что князья, подобные новгородским, были в состоянии
Арциховский говорил:
— По вашим словам, мои аргументы недостаточны, и вы сомневаетесь. Но сомнение — не доказательство. Приведите аргументы! История — наука точная Вот! А строить ее здание на сомнениях — здание развалится. Развалится, да!
Когда Арциховский умолкал (словно вколотив последний гвоздь) и крепко стискивал рот, брови его все равно оставались так же насупленными и еще резче топорщились подстриженные щеткой и срезанные под прямым углом над верхней губой широкие жесткие усы.
Но доводы Арциховского отскакивали от оппонентов, как стрелы от брони. Такова уж судьба каждого научного открытия: первым делом в нем всё берут под сомнение!
На первый взгляд, сомнения оппонентов казались просто нелепыми. Конечно, колодец и трубы — водопроводные, какой же еще в них может быть смысл? Кстати, и Западная Европа знала подобные сооружения, и уж в отношении того, что там это были именно водопроводы, сомневаться никто не может. Правда, кроме Испании, над значительной частью которой владычествовали тогда арабы, Западная Европа отстала от Новгорода самое меньшее на два столетия: наиболее ранние из ее водопроводов, сооруженные после времен Римской империи — например, в Аугсбурге, в Нюрнберге, — датируются XIV–XV веками. Но для определения того, водопровод откопал в Новгороде Арциховский или что-то другое, разница во времени роли не играла: лишь бы сооружения были аналогичными. А они были аналогичны!
Но и это не обескураживало оппонентов, с которыми Арциховский продолжал спорить не только устно (один из обрывков такого спора я и застал), но и в печати. И если коротко изложить их соображения, то они были таковы:
— Простите, Артемий Владимирович, а зачем было к Ярославову дворищу вести водопровод, если дворище и без того расположено в нескольких десятках метров от Волхова, а вода в Волхове отличная, доступ к ней не прегражден ничем, да никогда и не мог быть прегражден. При наличии всего этого даже ваше предположение о том, что, мол, следовало позаботиться о снабжении водой на случай осады, тоже лишается почвы под собой. Объясните: зачем при всем этом князю понадобилось затевать столь сложное, но совершенно бесполезное сооружение?
Конечно, подобным возражением можно было пренебречь. Несмотря на свою логичность, оно было умозрительным, между тем как водопроводные трубы и колодец отличались преимуществом реальности: они все-таки существовали, сколько бы их противники ни старались доказывать, что им незачем было появляться на свет!
Первый начал эту полемику скромный работник Новгородского музея Б. К. Мантейфель; затем к нему присоединился сотрудник экспедиции Арциховского А. Ф. Медведев. Они не сдавались и настаивали.
— В вашем «водопроводе» текла вода, чрезвычайно насыщенная минеральными солями. И, между прочим, это делало ее не пригодной для питья. Вы не находите странным «водопровод», в котором течет негодная вода?
Много доводов, не только эти приводили спорщики — и «за» и «против». Говорили: а как быть с девушкой-чернавкой из былины о Ваське Буслаеве, которая воду из Волхова носила в ведрах на кипарисовом коромысле? Кипарисы в Новгороде не растут, и потому, как только встретилась такая диковина, былинник ее тут же помянул. Но можно ли примириться со странной слепотой, которую вы ему приписываете: коромысло приметил, а водопровода (хотя ж это диво большее, чем коромысло!) — нет. Логично ли это? Правдоподобно ли?