Две повести о тайнах истории

Бершадский Рудольф Юльевич

Говорить о слабом знании историками основных этапов развития Новгорода, понятно, не приходится. Но может ли в таком случае помочь в чем-нибудь существенном археология? Нужны ли вообще дорогостоящие археологические раскопки в городах, подобных Новгороду? Что они дадут? И не разумнее ли обратить средства, поглощаемые ими, на другие изыскания — в первую очередь на освещение тех времен, люди которых не оставили после себя никаких письменных памятников? Вот их-то историю, волей-неволей, восстанавливаешь исключительно по извлекаемым из земли орудиям труда и предметам быта и культа. А для городов, существовавших в то время, когда люди уже вели летописи, пожалуй, достаточно одних письменных источников?

Но, оказывается, нет, недостаточно…

Даже если бы в нашем распоряжении очутились всеписьменные памятники какого-нибудь древнего города, все равно

они умолчали бы о многом. Об одном — потому, что некоторые вещи, неизвестные нам, представлялись современникам обычными, и они никогда не упоминали их особо. О другом — потому, что упоминать об этом было запрещено. Что-нибудь третье описывали расплывчато и невнятно по той причине, что не могли составить себе ясного представления об этом, и нам сейчас просто не догадаться, что имелось в виду.

А кроме всего прочего, мы никогда не располагаем всеми (или хотя бы всеми важнейшими) письменными памятниками, относящимися к тому или иному древнему городу. Ведь никто не сохранял эти документы в специальных архивах и книгохранилищах для того, чтобы мы, потомки, получили их в неприкосновенности. В архивах сберегали документы определенные: государственные договоры, писаные законы, всякого рода жалованные грамоты, особо важную государственную переписку: послания царей и князей и т. п. Конечно, когда их удается разыскать, это дает историку весьма много. Но — не все. Всего богатства жизни эти документы не исчерпывают. Сколько существовало записей современников на различные другие — и отнюдь не менее интересные для нас — темы, сколько книг! И сколько важного мы бы могли извлечь из них!

С другой стороны, совсем не всегда в письменных памятниках прошлого, которые сохранились, истинная картина изображаемого воссоздана с достоверностью. Сплошь и рядом действительность в них искажена, притом преднамеренно. Когда, например, мы теперь находим высеченный на камне по приказу урартского царя Сардура I титул его, гласящий: «Я, царь великий, царь могучий, царь вселенной, царь царей», то знаем, что Сардур преувеличивал свою власть не по неведению, а с определенным умыслом. Титул его, как сказали бы мы сегодня, был саморекламой. Сардуру отлично было известно о существовании разных стран, на которые власть его не распространялась, и, следовательно, отлично известно, что он не «царь вселенной». Но ему было выгодно внушать своим подданным и всем завоеванным народам мысль о беспредельном могуществе их повелителя, чтобы они не пытались восставать против него. Прославлению своего могущества не только в веках, но прежде всего в собственное время служила торжественная надпись Сардура на мемориальном камне.

Можем ли мы, опираясь только на то, что урартский царь распорядился сам написать о себе, восстановить подлинную картину отношений разных государств древнего Востока? Нет!

Поэтому, с точки зрения достоверности изображения эпохи, какой-нибудь обиходный предмет материальной культуры, найденный к тому же в типичном для него окружении других вещей, — рядовое, массовое, будничное орудие труда, — или бытовая утварь, или остатки жилища расскажут о простых людях, пользовавшихся этими вещами и творивших историю куда добросовестней, чем почти любое письменное свидетельство современников. Допустим, дубильный чан, обнаруженный в избе, где раскопали также заготовки сапог, поведает нам о том, что сапожное ремесло не было еще отделено от кожевенного, а это, в свою очередь, говорит о сравнительно невысоком развитии товарно-денежных отношений. Потому что, когда сапожник начинает работать исключительно на рынок, он перестает заниматься выделкой кож, он специализируется во все более узкой отрасли ремесла: только это может обеспечить ему наибольшую производительность труда.

Но ведь все это уже повествует нам об общественном строе, в котором жил человек, вещи которого мы извлекли из земли, а не только о самих вещах!

Еще лучше, когда немой рассказ вещей удается сопоставить с письменными показаниями современников. Записи наталкивают на то, где искать недостающие для полноты картины вещи; а вещи, в свою очередь, помогают проверять точность и значительность записей. Все это вместе дает ответ на то, каковы взаимоотношения археологии с другими разделами исторической науки. Археологические раскопки и изучение прошлого по письменным источникам взаимодополняют, а не взаимоисключают друг друга, и цель их едина: восстановление подлинной истории народов, раскрытие самого главного в ней. Ведь главное — труд создавших всё и вся народных масс, а совсем не одни деяния царей и полководцев, как это изображают их жизнеописания! Жизнеописание-то составлялось обычно по их собственному заказу, и что там упоминать о народных

массах! О них там упоминают, как правило, или когда они восставали (цари никогда не упускали случая поставить усмирение народных масс себе в заслугу), или когда их покоряли, — этим цари тоже похвалялись всегда. Но всего этого мало для восстановления истинной истории народов, то есть раньше всего — трудящихся масс. И в этом именно археология может оказать неоценимую помощь.

Она должна была оказать эту помощь и в воссоздании истории Новгорода.

Всем летописцам, даже самым ранним, Новгород известен как город, уже давно существовавший в их времена, хотя он и назывался Новым городом, и по поводу его возникновения они могли ограничиться только сообщением легенд. Подобные легенды вообще типичны для великих городов, начало которых теряется в глубокой древности. Так, основание Рима связано с мифом о братьях-близнецах Ромуле и Реме, которых вскормила волчица; основание Киева — с преданием о Кие, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди. Какие реальные факты, впоследствии разукрашенные народной фантазией, привели к появлению этих преданий, способна выяснить только археология. Но не в одном этом смысл раскопок, когда они ставят перед собою цель дойти до наиболее ранних культурных слоев почвы на месте нынешнего города. Докопаться до самого раннего культурного слоя — это значит, по мере приближения к нему, обнажить и все другие слои. А в результате, после обработки материалов раскопок, раскрывается история края и его населения: век за веком, от кремневых ножей и костяных наконечников стрел до телефонного кабеля, проложенного под асфальтовой мостовой. Вот чем заманчиво определить самый древний район города — ядро, из которого он развился.

О том, где в Новгороде было наиболее древнее поселение, существовало несколько предположений. Можно было надеяться найти его и на Славне, и на Ярославовом дворище, и в кремле.

Раскопки начали на Славне. Славенский холм — это мыс, образованный рекой Волховом и ее притоком — речкой Тарасовец. С третьей стороны мыс был защищен искусственным рвом.

В пользу Славна свидетельствовало то, что скандинавские саги называли Новгород городом на холме: Хольмгард. Важным для умозаключений представлялось и название «Славно», сохранившееся в неизменности поныне. Главная улица этого района и сейчас, спустя 900 лет, называется первоначальным именем: Славная. Название явно вело свое происхождение от «славяне». О том же говорило и название Новгорода: Славия, которое откуда-то взяли арабы. Были и другие соображения в пользу того, что именно на Славне целесообразнее всего искать «место древнейшего славяно-финского поселения, еще не носившего даже имени Новгорода» [18] .

18

А. В. Арциховскийи М. К. Каргер. Раскопки в Новгороде Великом. «Проблемы истории докапиталистических обществ», 1933, № 1–2.

Однако, несмотря на интересные находки и важные для истории Новгорода наблюдения, раскопки на Славне, начатые в 1932 году и длившиеся по 1937 год, не оправдали возлагавшихся на них надежд в том смысле, что обнаружить там городские слои старше XI века не удалось.

В 1937–1940 годах советские ученые, наряду с раскопками на Славенском конце Новгорода, вели крупные раскопки также на территории Ярославова дворища. Этот участок был непосредственно связан с княжеским дворцом, вечевой площадью, торгом. Может быть, отсюда «пошел» Господин Великий Новгород?

Но и здесь не отыскалось следов поселения древнее XI века, хотя и был открыт более древний могильник.

В 1938 году раскопки были начаты также на западном берегу Волхова — в кремле (Новгород расположен по обоим берегам реки). В кремле культурный слой, достигавший 4,75 метра, оказался более мощным, чем на Славне и Ярославовом дворище, и дал предметы, уже точно датировавшиеся X и, предположительно, даже IX веком.

Но поистине бесценные находки ждали исследователей в Неревском конце [19] — в северо-западной части города, близ кремля. В 1941 году, углубившись там на 4,5 метра, ученые дошли до вещей XII века. А культурный слой все не иссякал.

19

«Конец»— административная единица древнего Новгорода, самоуправляющийся район, как сказали бы мы сегодня. Новгород делился на несколько концов.