Две розы
Шрифт:
– Теперь ваша очередь, Харрисон, – обратился к Макдональду судья.
– Не верь ни одному моему слову, – тихо пробормотал Харрисон, наклонившись к Адаму. – Если я кивну, значит, я лгу. Передай это братьям и сестре, но так, чтобы никто больше не услышал.
Макдональд принялся шумно отставлять в сторону стул. Затем подошел к столу судьи Бернса.
– Что ж, может быть, это серьезная улика, а может быть, и нет. В этом еще надо разобраться.
– Совершенно верно.
Харрисон повернулся к Лайонелу и с полминуты пристально разглядывал его, стараясь, чтобы
– Я рад, что похож на своего отца, упокой Господи его душу. Он был хорошим человеком. Вы похожи на своего отца, Лайонел?
– Думаю, да. Я горжусь им.
– Что ж, значит, можно сказать, что вы восхищаетесь своим отцом.
– Да.
– Что случилось после того, как он умер? Что-нибудь изменилось на вашей плантации и вообще в ваших краях?
– Началась война – вот что случилось.
– Я готов биться об заклад: вы считаете, что ваш отец этого бы не допустил – раз уж вы так им гордитесь. Разве я неправ?
– Откуда мне знать? – ухмыльнулся Лайонел. – В любом случае мы бы сейчас жили по-другому, если бы не его смерть. Мы потеряли все, а отец ни за что бы не допустил этого.
– Сколько вам было лет, когда ваш батюшка преставился?
– Семнадцать.
– А вашему младшему брату?
– Двенадцать.
– Семнадцать лет – это уже подходящий возраст для того, чтобы участвовать в боях. Вы не записались добровольцем, Лайонел?
– Нет. Физический недостаток не позволил мне вступить в армию конфедератов.
– Что это за недостаток?
– Я должен отвечать, судья?
– Да.
– У меня плоскостопие.
Харрисон не поверил Лайонелу и знал, что ему не верит ни один человек в зале.
– Ваш отец когда-нибудь бил вас?
– Нет, никогда.
Это тоже была ложь. Харрисон подошел к столу, взял лежащую на кем Библию и протянул Лайонелу так, чтобы он видел, что это за книга. Судья не привел всех участников процесса к присяге, и теперь Макдональд собирался исправить это упущение.
– Когда суд был созван на совещание и его честь судья Джон Бернс вошел в этот зал, все присутствующие встали. Это было не просто свидетельство уважения к судье, которого он, вне всякого сомнения, достоин. Это был знак для всех находящихся здесь: все, что здесь говорится, – правда. Вы заставляете присяжных и судью терять драгоценное время. Итак, я еще раз вас спрашиваю – ваш отец когда-нибудь бил вас?
Лайонел пожал плечами:
– Ну разве что иногда отвешивал оплеуху. Ничего похожего на…
– Ничего похожего на то, что он делал с вашей матерью? – перебил его Харрисон.
– Она сама напрашивалась! – выкрикнул Лайонел. – Жена должна повиноваться мужу. Мать знала это, но ей нравилось выводить его из себя.
– А не случалось ли между вашими родителями драк из-за вас, сыновей?
– Может быть, я не знаю.
– Не знаете? Тем не менее у меня есть подписанное заявление одного из ваших соседей, который однажды, оказавшись у вас дома, видел, как вы с Реджинальдом прятались за юбками матери, в то время как ваш отец избивал ее.
– Я был тогда еще очень мал.
– Вам было шестнадцать. К этому времени вы уже переросли свою мать.
– Вы сильно сгущаете краски. – Лайонел повернулся к судье. – Мы здесь обсуждаем не поведение моего отца, а судим вон того черномазого. Займитесь своим делом и утихомирьте этого адвоката.
– Не указывайте мне, что делать, – рявкнул Бернс.
– Правильно, дорогой! – выкрикнула Белл.
– Харрисон! – с улыбкой сказал судья. – Надеюсь, вы знаете, к чему клоните.
Лайонел вот-вот готов был сорваться. Макдональд решил дать ему ненадолго расслабиться, а потом нанести главный удар. Прежде чем снова обратиться к свидетелю, он кивнул судье.
– Я согласен с вами, Лайонел. Мы собрались не для того, чтобы обсуждать поведение вашего отца. Скажите, вы честный человек?
– Любой джентльмен с Юга – честный человек.
– А не были ли показания Ливонии вырваны у нее силой?
– Конечно, нет. В этой бумаге только то, что она хотела сказать. Она очень долго держала все это в себе, потому что боялась.
– Чего боялась?
– Что черномазые возьмутся за нее. Моя мать знала, что, если она обо всем расскажет, мамаша этого ниггера убьет ее.
– Я прошу присяжных не обращать внимания на это дурацкое заявление, – вмешался Бернс. – Этот человек говорит о вещах, о которых он не может судить с уверенностью.
– Если мать подсудимого столь жестокая и опасная женщина, как вы ее представляете, почему она сразу не расправилась с Ливонией и не убежала?
– У нее на это не хватило смелости, вот почему. Не сообразила в силу своей глупости.
– После смерти вашего отца вы нечасто встречались с матерью, не так ли?
– Мне было очень тяжело наблюдать, как она теряет зрение. Мы с братом остались жить в доме, а она со своей черномазой служанкой переехала в особняк недалеко от границы наших владений.
– Вы вступили во владение имуществом вашего отца?
– Пытался.
Харрисон кивнул, подошел к присяжным и окинул их взглядом.
– Вот как я себе это представляю. Лайонел утверждает, что показания матери не были вырваны у нее силой, и ожидает, что вы ему поверите. Ведь он, в конце концов, белый, а значит, мы должны верить ему, а не Адаму, не так ли? Однако мне, видимо, стоит попытаться выяснить правду. Если он лжет в чем-нибудь одном, он вполне может солгать и в другом, верно? Лайонел, как вы находите наш небольшой городок?
– Он просто чудесный.
– А здешние люди вам нравятся?
– Да. Они очень приятные.
– На прошлой неделе вы провели много времени в Блю-Белл?
– Да, нам с братом пришлось побывать в городе. Мы хотели отправиться верхом в горы, но не нашли прокатных лошадей.
– Вы бывали в прекрасном магазине Моррисона?
– Да.
– А в салуне?
– Да.
– Короче говоря, вы встречались с большим количеством приятных людей, не так ли?
– Да.
– Приходилось ли вам сталкиваться с теми из местных жителей, кто бы вам не понравился?