Две сестры
Шрифт:
— Не знаю. Как? — мрачно поинтересовалась Линдсей.
— Ну, ты даешь! Это называется безумие! Особенно после всего того дерьма, что вылили на меня парни, и вполовину не такие приличные, как Рэндалл. Ну, не знаю, например, мой бывший ухажер. — Керри-Энн отказывалась даже произносить имя Иеремии. — Впрочем, тебе виднее. Это — твоя жизнь… или, я бы сказала, похороны.
После этого Керри-Энн вышла, покачивая бедрами, оставив Линдсей размышлять над ее последними словами.
Каким-то образом Линдсей сумела продержаться до конца рабочего дня. Но к закрытию магазина она буквально валилась с ног, не столько от физической усталости, сколько
— Вот, возьмите, — сказал он. — Вы выглядите так, что, думаю, она вам не помешает.
— Я бы предпочла стаканчик виски. Но все равно спасибо, — ответила Линдсей, одним духом осушая чашку.
— De nada. — Но уходить он не спешил, как будто что-то его тревожило. Наконец он произнес: — Послушайте, мы тут подумали, то есть Керри-Энн и я… Ничего, если мы отпросимся завтра на пару часов?
Она захлопнула учетную книгу.
— Завтра не совсем ко времени. Я должна быть в суде, так что здесь и так будет не хватать рабочих рук.
— Да, я знаю, потому и спросил. Мы подумали, что вам не помешает поддержка своей команды.
Линдсей поспешила извиниться.
— Прости меня, если я была груба. Это очень мило с вашей стороны, Олли.
Он спокойно смотрел на нее.
— Знаете ли, вам необязательно все и всегда делать самой. На тот случай, если вы не в курсе, мы готовы прикрыть вам спину. — И словно в подтверждение своих слов, он взял у нее пустую чашку и предложил: — Еще кофе на дорожку?
Линдсей вынуждена была признать его правоту. Она действительно привыкла все делать сама — наследие детства, — посему временами забывала о том, что она не одна.
— Кофе я больше не хочу, — сказала она Олли, — зато с благодарностью принимаю ваше предложение стать моей группой поддержки.
Она уже направилась за своей курткой и сумочкой, когда услышала, что в магазин вошел поздний покупатель. Мужчина поприветствовал мисс Хони, и Линдсей узнала этот глубокий баритон. Рэндалл! Чтобы он не заметил ее, она быстренько юркнула за один из высоких книжных стеллажей. Через несколько секунд она уже сидела в своем офисе, заперев дверь и планируя бегство через заднюю дверь, и тут к ней постучалась мисс Хони.
— Открывай, сладкая моя. У нас гости!
Линдсей ощутила, как ее охватывает раздражение. Эта женщина расстелила бы красную ковровую дорожку для самого Саддама Хусейна! Но теперь у Линдсей не оставалось иного выхода, кроме как выйти из своей крепости. Прятаться от Рэндалла — это было как-то совершенно по-детски… Хуже того, он может решить, что она боится встречаться с ним, поскольку не уверена в себе и своих силах. От понимания этого раздражение Линдсей лишь усилилось. Почему он так поступает с ней? Почему он просто не может оставить ее в покое? И пусть написанная им статья — да, очень милый поступок — говорит сама за себя, это все же красноречивое признание теа culpa [77] .
77
Меа culpa — моя вина (лат.).
— Я всего лишь хотел
Оказывается, ей можно было не беспокоиться по поводу того, что он припадет к ее ногам и станет умолять о прощении. Его лицо было почти невозмутимым, и на нем она не обнаружила и следа страдания или тоски. Нет, перед нею стоял Рэндалл Крейг, который когда-то покорил ее сердце. В его синих глазах вспыхивали веселые искорки, а губы готовы были сложиться в лукавую улыбку. Когда она брала у него конверт, кончики их пальцев соприкоснулись, и от этого у нее по всему телу пробежала дрожь возбуждения.
Линдсей вдруг поняла, что, несмотря на все усилия, ее решимость ослабевает.
— Спасибо, конечно, но я уже видела ее, — сообщила она ему. — Одна из моих покупательниц принесла мне сигнальный экземпляр — кто-то из ее родственников работает в журнале.
Рэндалл вопросительно приподнял бровь.
— Ну, и что ты об этом думаешь?
Линдсей, разрываясь между желанием продемонстрировать холодную отстраненность и искренним восхищением, ответила:
— Именно так написала бы и я, если бы умела делать это так же хорошо, как и ты. — Ответить по-другому она не могла — это было бы нечестно, а опускаться до его уровня она не желала. Равно как и потакать ему каким-либо иным образом. А потом отрывистым и деловым тоном Линдсей добавила: — Но, право же, не стоило себя затруднять, тратить время на то, чтобы занести мне статью. Я вполне могла дождаться выхода журнала из печати.
— Да, но тогда ты не смогла бы прочесть ее до завтрашнего заседания суда по твоему делу.
— Откуда ты знаешь, что слушание состоится завтра? — Глаза ее подозрительно прищурились.
Когда же он лишь невыразительно пожал плечами в ответ, она поняла: от своего отца. Совершенно очевидно, что они с отцом регулярно общаются, пусть даже и не сговариваются о чем-то в очередной раз. Хотя сейчас это уже не важно. Она больше не будет иметь дела ни с одним из них.
Он заглянул ей через плечо.
— Может, ты пригласишь меня войти?
— Собственно, я как раз собиралась уходить.
Он улыбнулся.
— В таком случае, я рад, что перехватил тебя.
Линдсей мысленно выругала себя, неохотно отступая в сторону, чтобы дать ему возможность пройти.
— Хорошо, только недолго.
Почему она не может прямо заявить ему, чтобы он убирался подобру-поздорову? И почему ее сердце предательски стучит, как у влюбленной школьницы? Ах, если бы забыть его было бы так же легко, как не отвечать на его звонки и письма! Линдсей из последних сил старалась сохранить самообладание, отойдя от него подальше и с вызовом скрестив руки на груди.
— Я не задержу тебя, — сказал он. — Я всего лишь хотел пожелать тебе удачи.
Старательно пытаясь игнорировать его попытки умаслить ее, она холодно ответила:
— Потому что она мне понадобится? Да, тут ты прав. Твой отец ничего не оставляет на волю случая, не так ли?
— Да, это не в его стиле. — Теперь Линдсей видела, что он глубоко несчастен под маской довольства, и глаза его жадно обшаривали ее лицо, наверное, в поисках малейших признаков прощения. — Послушай, я знаю, что ты думаешь обо мне, но я хочу расставить все по своим местам. Я не участвовал ни в каком заговоре. Единственное, что у меня общего с отцом, — это ДНК.