Две смерти Чезаре Россолимо (Фантастические повести)
Шрифт:
Вдали, ближе к горизонту, еще несколько раз мелькнуло скачущее желтое пятно, в котором могли опоззнать гепарда только те, что следили за ним с того самого момента, когда он бежал, спасаясь от дубин и камней бабуинов.
Выставив дозорного, воины вернулись в стадо и улеглись под деревьями, предоставляя женам и детям рыться у них в шерсти.
— Мгы, — бормотал Мак, улыбаясь, — мгы, мгы.
Между тем, инспектор Кси наблюдал за ним и, пожимая плечами, бубнил под нос:
— Странно, явный рецидив инфантильности, детская реакция на экзотику. Странно.
— Эврика! — снова воскликнула оргоп-психолог.
V
— Слушается
Судья перечислил свидетелей и попросил заседателей особо обратить внимание на то обстоятельство, что дело такого рода рассматривается впервые и в силу этого явится прецедентом. Не беря на себя смелости предвосхитить события, он, однако, полагает своим прямым долгом напомнить, что дело, единожды ставшее предметом судебного разбирательства, неизбежно находило впоследствии продолжение во множестве аналогичных дел. И это, заметил судья, вполне естественно, ибо ход, единожды найденный человеческим умом, содержит в себе тенденцию к многократному повторению, иногда в тождественных вариантах, иногда с некоторыми отклонениями. Упомянутая закономерность была обнаружена почти двести лет назад славным этнографом Эдуардом Тэйлором, который в своей монографии «Первобытная культура» совершенно справедливо заметил, что если существуют племена, не ведающие священного обряда поцелуя женщин, то отсюда может следовать только один вывод: это дикие племена, которые никогда и не знали его, ибо позабыть такой обряд невозможно.
В зале поднялся одобрительный гул, судья поклонился, выражая свою признательность публике, однако тут же позвонил в колокольчик и напомнил, что время — это энергия.
Мак сидел слева от судейского стола, за партой, окруженной со всех сторон никелированной решеточкой, которая едва достигала до человеческой щиколотки. Парта была очень удобна, и Мак явно наслаждался покоем, не тревожа себя ни малейшим движением. Судья, хотя он превосходно видел, что Мак вполне удовлетворен, спросил, следуя традиции, не испытывает ли тот в чем-либо нужду. Поскольку Мак молчал, судья предложил секретарю занести в протокол: «Не испытывает».
Гражданка Эг, супруга Мака, и гражданин Аций Вист, профессор, сидели справа от судьи, причем парты их располагались чуть не впритык одна к другой, вследствие чего человеку, не посвященному в тонкости судопроизводства, могло даже показаться, что они представляют на процессе общие, а не полярные интересы. В широком смысле это было именно так, поскольку обе стороны были равно заинтересованы в охране порядка и благополучия граждан, однако в очень узком, конкретном, смысле это было не совсем так, иначе судебная тяжба, которую они затеяли, стала бы попросту бессмыслицей. Парты напоминали тяжущимся, что они вновь состоят в чину учимых и соответственно этому должны преимущественно отвечать на вопросы, а не задавать их.
По просьбе судьи гражданка Эг изложила обстоятельства, которые привели ее в этот зал, а именно: второго марта пополудни гражданин Мак, ее супруг, отправился в поездку, которая на полпути была прервана по причине катастрофы, и гражданин Мак, ее супруг, попал в клинику профессора Ация Виста.
Судья позвонил в колокольчик и обратился к Ацию Висту:
— Вы согласны?
— Да, — кивнул профессор.
В
Судья позвонил в колокольчик и спросил:
— Вы согласны?
В этот раз Аций Вист ответил не сразу: требовалось время, чтобы восстановить детали, которые тогда представлялись не слишком важными. Полуминуты оказалось достаточно, и профессор решительно подтвердил:
— Да, согласен.
Однако, продолжала Эг, последующие события показали, что благодарность эта была чересчур поспешной.
Судья опять взялся за колокольчик, чтобы узнать, подтверждает или не подтверждает профессор данное сообщение, но, видимо, передумал и сделал гражданке Эг поощрительный знак.
Последующие события, как показала Эг, то были сродни ночным кошмарам, то отдавали площадной буффонадой, и все это в равной мере было мучительно для нее, ибо теперь она не только не могла предвидеть на сколько-нибудь длительное время поведения своего супруга гражданина Мака, но бессильна была предусмотреть даже ближайший его шаг.
— Уважаемый судья, — воскликнула Эг, прижимая сплетенные добела пальцы к груди, — рассудите сами, что должна была чувствовать супруга, которая вдруг обнаружила, что она лишилась своего неотъемлемого права иметь достоверные сведения о поведении супруга в каждый грядущий час, каждую предстоящую минуту. А общество, как должно было чувствовать себя общество, которое оказалось в совершенно аналогичном положении!
Судья позвонил в колокольчик и уверил гражданку Эг, что суд понимает ее состояние. Касательно же самочувствия общества он прямо сказал, что это — компетенция суда, и до решения последнего гражданке Эг следует воздерживаться от его оценки.
Хорошо, немедля согласилась Эг, но тут же заметила, что она вовсе не давала оценки самочувствию общества, а только спросила, каким оно должно было быть, это самочувствие.
Аций Вист поднял руку:
— Уважаемый суд, я протестую: у здорового не спрашивают о здоровье, вопрос о здоровье — всегда намек на неблагополучие.
— Протест принимается, — объявил судья.
Первой жертвой гражданина Мака — речь идет о послеклиническом периоде его жизни — едва не стала она сама, истица Эг. И если она вышла телесно невредимой из чудовищной автомобильной гонки, которую он затеял сразу, едва они оказались за оградой больницы, то благодаря лишь самоотверженному вмешательству давнего друга их семьи доктора Радия Горта. К несчастью, для самого доктора Горта это вмешательство закончилось менее благополучно: в припадке ничем не мотивированного гнева гражданин Мак выбросил его в окно девятнадцатого этажа. Каждому ясно, каковы могли быть последствия, если бы… Аций Вист поднял руку:
— Я протестую: никто не вправе…
— Никто, кроме суда! — уточнил судья.
— …Никто, кроме суда, — повторил профессор, — утверждать, что факты могли быть иными, то есть не теми, которыми они были на самом деле. Если бы факты могли быть другими, они и были бы другими.
— Протест принимается, — объявил судья.
— Уважаемый судья, — возмутилась Эг, — но ведь это счастливый случай, что как раз накануне балкон семнадцатого этажа оборудовали навесом! К тому же, доктор Горт мог быть выброшен в окно рядом, а под ним никакого навеса и сегодня нет.