Две стороны неба
Шрифт:
Ирочка вздохнула.
– Не! Сережка пристает!
– И все?
– Роберт с любопытством посмотрел на нее.
– И все, - подтвердила девчушка, деловито облизывая пальцы.
– А ну, пошли умываться!
Роберт вскочил и Ирочка доверчиво протянула перепачканную черникой ладошку.
Они почти дочиста отмыли губы в холодном ручье, оттерли руки песком и направились к Большим Полянам.
"Провожу ее и пойду дальше", - решил Роберт. Почему-то ему не хотелось опять остаться одному.
Они прошли мимо большого рыжего муравейника, который египетской пирамидой неизвестного муравьиного царя возвышался под раскидистыми еловыми лапами, миновали две сухие сосны и на самом деле вскоре вышли к пруду, окаймленному жесткими зелеными саблями осоки. Ирочка потянула его на пригорок.
– Вот, смотрите, дядя Роберт!
Впереди тянулись поля, упираясь в далекий лес, слева сбегала с холма прозрачная березовая рощица. Растолкав белые стволы, в белесую синь впивалась колокольня, у подножия которой зеленели роскошные заросли лопухов и крапивы. Еще левее, в низине, осколками гигантского зеркала сверкали два озера и белели окруженные деревьями кубики коттеджей. Дальше начинался лес и из сосен поднималось одинокое громоздкое здание.
– Вон тот большой дом - бабушкин институт, -тараторила Ирочка, теребя Роберта за руку.
– А вон там, на горке, школа. А "апельсинчики" садятся возле вон того озера, там летом купаются, а зимой катаются на коньках. Я тоже умею на коньках, и танцевать, и читать всякие стихи, и рисовать, и еще много-премного всего!
По дороге, вьющейся мимо коттеджей, ползла к подножию громоздкого здания института голубая капля мобиля.
– Ну пока, Ирочка!
– сказал Роберт с сожалением.
– Держи корзинку и беги домой. Обедать пора.
– А вы, дядя Роберт?
– огорченно спросила девочка.
– Я назад.
– Роберт вздохнул.
– К ручью, в нору.
– Вы ведь не в норе живете, дядя Роберт!
– сказала Ирочка, жмурясь от солнца.
– Я знаю. Не в норе, а в интернате. Правильно?
– С чего ты взяла?
– А я всех здесь знаю, - победно сообщила Ирочка, широко раскрыв голубые глаза.
– И в Больших Полянах, и в Лазурной, и в Черничной. В интернате, да?
– Да. Пошел я...
– До свидания, дядя Роберт!
– Ирочка с серьезным видом подала ему руку.
– Приходите еще. Я вам Сережку покажу, и Олечку, и маму, и папу, и бабушку.
Роберт взъерошил ее нагретые солнцем светлые волосы.
– Обязательно приду.
– И мы с вами опять за черникой пойдем!
Он долго стоял у пруда и смотрел вслед девчушке в белом платьице.
– Ах, чертенок!
– вырвалось у него, когда Ирочка на ходу запустила лапку в корзину.
– Ведь не донесет до дома!
Он с грустью подумал, что у него нет сестренки, и мамы тоже нет, да и отца все равно, что нет - а ведь в этом повинен был мир, окружавший его, те белые коттеджи у озер и люди, живущие в них.
– Ладно!
– сказал он и медленно пошел в лес.
– Подумаем о еде.
В столовую поселка Роберт идти не собирался, чтобы поменьше попадаться на глаза, поэтому он решил пройти вдоль дороги на восток, параллельно текущей за лесом Волге, и разыскать еду в более укромном месте.
Так и шел он в стороне от пустынной дороги, постукивая подобранной веткой по стволам, срывая на ходу чернику и пиная ногами огромные яркие мухоморы. Он шел и думал о том, что в интернате как раз время обеда, а к вечеру, когда спадет жара, начнутся схватки на волейбольной площадке и футбол, а потом весь класс соберется в шезлонгах у коттеджа и начнется увлекательная игра "в историю", за которой он пока наблюдал со стороны: а где было то, а когда было это, а что такое "мастаба", а почему дофин назывался дофином, а что сказал Геродот, а в чем причины упадка Рима?.. Мысли были явно пораженческие и он приказал себе не думать об интернате. Есть хотелось все сильнее, а столовой что-то не наблюдалось. Усыпляюще шумели сосны, в глубине леса стучал дятел, раза два или три с легким жужжанием промчались высоко над головой оранжевые "апельсины".
Он начал уставать и в конце концов пошел по дороге. Идти там было немного легче, чем пробираться среди сосен, но и тут оказался свой минус песок набивался в тапочки. Шел он, не поднимая головы, и от навалившейся вдруг усталости и жары перестал обращать внимание на редкое жужжание "апельсинов".
Он миновал вырубку, в центре которой, среди рассохшихся пней, возвышался покосившийся железный столб, и начал подниматься в гору. Пот теплыми струйками щекотал спину под рубашкой, сердце бухало где-то в висках, как при старте космического бота.
Наконец подъем кончился и он оказался на развилке двух дорог у прямо-таки сказочного бугристого серого камня.
"Налево пойдешь - ничего не найдешь, направо пойдешь - от жары умрешь, - подумал Роберт и в изнеможении повалился на пыльную придорожную траву.
– А в бассейне сейчас..."
На камень осторожно выползла бурая ящерица, уставилась на него неподвижными стекляшками глаз и исчезла, будто ее и не было.
"Не хватало еще галлюцинаций... Все-таки не все в этом мире в порядке, если можно в два счета скончаться от голода и жары..."
Двигаться не хотелось, но Роберт пересилил себя и встал, чтобы перейти в тень придорожного кустарника. И увидел прямо на дороге у камня нечто, заставившее забыть о жаре, голоде и усталости. Он застыл в позе Робинзона, наткнувшегося на след человеческой ноги.
Это был не след, а кое-что похуже. Это была выложенная из шишек стрела. Длинная стрела, указывающая вперед, а возле нее слова, написанные веткой на дорожном песке: "Р., держись: до столовой совсем немного". А чуть дальше - круглая вмятина в песке от улетевшего "апельсина".
И значило это, что наставница Анна или Пашка, или еще кто-нибудь из интернатских обнаружил его, бредущего по дороге, улетел вперед и неторопливо соорудил эти вот иероглифы, точно рассчитав, что успеет справиться до его прихода. Не поленился кто-то составить послание. 3начит, за ним следили. И знали, куда он идет. И значило это в конечном итоге, что побег не удался.
"Посмотрим!
– думал Роберт, торопливо пробираясь сквозь сосняк.
– Еще увидим, кто кого! Не возьмете!"