Две стороны неба
Шрифт:
– Тогда на обычную.
Роберт вслед за Ереминым встал на желтую дорожку и за его спиной моментально выросло невысокое кресло.
– Садись, поехали!
Они неторопливо проплыли над рекой, спустились к айсбергам зданий и заскользили у их подножий. Роберт вертел головой, стараясь ничего не упустить. Их обгоняли зеленые скоростные дорожки, пока еще малолюдные, а сбоку тянулась лента шоссе.
В воздухе висел легкий гул мобилей. Мобили юркими каплями мчались к центру города, выныривая из-за домов и деревьев. Улица была очень широкой, чуть ли не шире исчезнувшей за поворотом Волги, деревья зелеными волнами плескались
Дорожки ныряли под землю и взлетали над улицей, пересекались и сплетались в разноцветные кружева. Голубые мобили на нескольких уровнях кружили между зданиями и парками, растекались по бесчисленным улицам и Роберту сначала показалось, что где-нибудь они непременно должны столкнуться, застрять в этом разноцветном водовороте, но этого не происходило, словно кто-то невидимый уверенно руководил стремительно мчащимися в разных направлениях городскими потоками. Дорожки свивались в немыслимые спирали, пролетали одна над другой, обтекали здания, открытые солнцу. Еремин и Роберт вдруг оказались высоко-высоко над деревьями. Вдали на мгновение мелькнула река, голубые точки рыскали внизу, опутанные желтыми, зелеными, розовыми и белыми нитями дорожек. Римским Колизеем всплыла над морем зелени чаша стадиона, ушла назад маленькая площадь со старинным дворцом, белеющим на ковре из цветов, - и вновь бесконечной чередой потянулись здания.
Дорожка нырнула с высоты и у Роберта перехватило дыхание. Он зажмурился, а Еремин уже вставал с кресла и плыли мимо яркие подземные огни. Они перешли на другую дорожку и вновь взмыли выше зданий, и Роберт перестал соображать, куда они движутся, где начало и конец их пути и как вообще можно разобраться в этой бесшумной суматохе, как сориентироваться в пестром круговороте улиц, дорожек, зданий, парков, мобилей и людей.
"Что бы я смог здесь один?" - в смятении думал Роберт, бессознательно стараясь придвинуться поближе к Еремину.
Еремин отрешенно смотрел на кружащийся город, притопывая и что-то напевая себе под нос. Роберту казалось, что они мчатся уже очень долго, именно мчатся, хотя на самом деле дорожка двигалась медленно и плавно, со скоростью неторопливо бегущего человека.
Город качался, плыл и кружился, город звенел и ослеплял, город был радугой и каруселью, водопадом и ураганным ветром, штормом и извержением вулкана, он оглушал с непривычки, хотя был почти таким же тихим, как сосновый лес.
Роберт подавленно и покорно следовал за Ереминым по городскому лабиринту. Они шли светлыми переходами в людском потоке, поднимались куда-то на эскалаторе, опять шли вдоль бесконечного ряда разноцветных цветочных газонов и в памяти остался невероятный образ маленького пруда с желтыми кувшинками, мелькнувшего в очередном переходе.
В себя Роберт немного пришел, только оказавшись в лесу. Сквозь сосновые ветви пробивалось солнце, но жара не ощущалась, и он удивился, почему солнце так высоко - ведь сейчас раннее утро! Он и Еремин сидели на удобных пеньках, а перед ними на пне побольше стояли подносы с бесподобно пахнущей едой.
Роберт почти не помнил, как они выбрались из этого леса в центре города - переходы, эскалаторы, мелькание лиц - и вновь стал ощущать реальность происходящего, только очутившись в парке, на скамье под тополями.
– Ну как?
– Еремин улыбнулся и от улыбки его широкое загорелое лицо стало еще добродушнее.
– Как чувствует себя человек из леса?
Роберт ошалело помотал головой.
– Мы на самом деле завтракали в лесу?
Еремин опять улыбнулся.
– Этот лес создавал и я. Немного техники, немного иллюзии, немного фантазии - вот и все!
– А пруд? Пруд тоже был?
Роберт не думал, что этими вопросами выдает себя с головой.
– И пруд. И водопад, и озеро с лебедями. Настоящими. И горы есть, и дельта Нила, и тихоокеанское побережье. В переходах, зданиях, парках. И небольшой лунный кратер.
– Скажите...
– Роберт замялся, подыскивая слова. Ему было очень важно услышать мнение не авторов говорящих книг, и не наставников, a просто постороннего человека. Случайно встреченного человека.
– Скажите, вы собой довольны? Ну, жизнью своей довольны? Не чувствуете, что вас сдерживают? Или там принуждают?
Еремин немного озадаченно посмотрел на Роберта, потер широкий подбородок, но в общем-то не удивился, словно предполагал, что Роберт может задать странный вопрос. Роберт не знал, что экраны всепланетной связи сообщили землянам о нем и Малютке еще в то время, когда патрульный корабль только начинал догонять бегущую по орбите голубую планету.
– Насчет довольства собой...
– размышляя, начал Еремин.
– Думаю, нет человека, полностью довольного собой. Жить такому человеку было бы неинтересно. А вот жизнью - такой жизнью - доволен. Вполне. И все довольны. Потому что интересная жизнь. Теперь насчет сдерживания. Мне подобный вопрос просто никогда в голову не приходил. Но постараюсь ответить. Обществу незачем меня сдерживать, поскольку я в меру своих способностей работаю для его, а значит, и для своего блага.
– А если не хотите работать для его блага?
– Как это?
– изумился Еремин.
– Мне же никто не навязывал моей работы. Она же для меня не наказание, а удовольствие. Другое дело раньше. Понятно, что египетские рабы работали из-под палки, потому что им вовсе не хотелось строить пирамиду Хеопса, а хотелось, скажем, сочинять стихи или делать красивую посуду. Понятно, что крепостной мужик не мог получать удовольствия от работы, потому что его принуждали работать на другого. Действительно принуждали. Но я ведь сам выбираю занятие по душе!
– Ну а если не нашлось занятия по душе?
– не сдавался Роберт.
– Да не может такого быть! Не может! Сейчас так много профессий, что всегда можно выбрать свою, именно свою! Нет в мире людей, которые ни на что бы не были способны. Не зафиксировано ни одного такого случая и не будет таких случаев никогда. Ведь мы с раннего детства получаем обилие самой разнообразной информации о различных профессиях и к шестнадцати годам уже можем выбрать свою. Да, бывает и так, что человек, поработав физиком, вдруг осознает, что его тянет в лирику, что избранная профессия его не устраивает. Но он всегда находит другую, всегда! Труд не может быть в тягость, потому что он творческий, твор-чес-кий! Человек не просто работает, работают роботы - он еще и думает при этом. Потому мы так далеко и шагнули вперед буквально за последние десятилетия.