Две жизни
Шрифт:
– Не знаю, ничегошеньки не знаю. А только плачет она, сердечная, места себе не находит. Я уж и так, и эдак. Да что я могу. Так придешь ты?
– Ты еще спрашиваешь! Буду там сразу, как стемнеет.
И не уйду до утра.
И снова ночь. Снова лишь звезды над головой. Снова минуты томительного ожидания и тревожного предчувствия чего – то страшного и неотвратимого.
Но вот – шаги. И ее голос.
Боже, какое это счастье – услышать милый голос, увидеть в темноте любимые глаза. Но что это – слезы? Да, глаза
полны слез.
Он бережно привлек к груди ее вздрагивающие плечи,
легонько коснулся губами ее волос:
– Настенька, что с тобой? Что случилось?
– Беда, Митя. Отец грозит выдать меня замуж.
– как?!
– Вчера опять приехал этот мерзкий граф и уговорил
отца отдать меня ему в жены.
– как же это?.. А ты сама?
– Что я сама? Я сказала, что скорее головой в прорубь, чем соглашусь стать женой этой развалины. А отец и слышать ничего не хочет. Даже маму побил.
– Что же теперь делать – то, Настасьюшка?
– Ой, не знаю. Аграфена говорит, надо как – то извести графа. Да как его изведешь?.. На днях вот они с отцом на охоту поедут. Буду Бога молить, чтобы он там голову свою разбил. Только, говорят, на такие молитвы Бог не откликается. Вот если бы... – она муть помолчала.
– завтра, я слышала, Гаврила поведет к вам и кузницу графскую лошадь подковать, так, может быть, дядя Егор .. может быть, он сделает что – то такое, чтоб лошадь сбросила своего седока или еще что...
– А может, мне самому как-нибудь подкараулить и оттузить этого прохвоста?
– Нет – нет, только не это! Тебя схватят, изуродуют, убьют. Боже, и за что мне такое несчастье?! Но сегодняшняя ночь наша. Сегодня я не отпущу тебя до утра...
Глава девятая
– Так – так... Снова граф Потоцкий! – проговорил старый кузнец, выслушав сбивчивый рассказ Дмитрия. – Будь это кто-нибудь другой, я бы пальцем не пошевелил, чтобы встрять в эту вашу с барышней историю. Но граф Потоцкий... Ты знаешь, что за шрам вот тут у меня на плече? – ткнул он пальцем в широкий рубец, проглядывавший из-под ворота рубахи чуть ниже шеи. – Это след нагайки того самого графа Потоцкого. И я еще тогда поклялся отомстить ему за его барскую спесь: врезал мне только за то, что я не успел ему поклониться. Ну, держись ваша светлость! Ты говоришь, сегодня приведут мне подковать его лошадь? Ладно, попробуем что-нибудь придумать. А с барышней ты все-таки поостерегся бы встречаться. Граф графом, а если толки об этих ваших встречах дойдут до ушей старого барина, то не сносить тебе головы.
– А мне без нее все равно не жить.
– Это я уж понял, потому и не перечу тебе ни в чем., Только – береженого и Бог бережет. Так что ступай-ка сегодня домой, там надо кое в чем помочь Глафире по хозяйству. Лучше будет, чтобы Гаврила не видел тебя здесь, когда придет с лошадьми. Иди, иди! А я тут покумекаю кое над
чем.
– только, тятя, ты тоже побереги себя с графским заказом – то.
– Ну, я стреляный воробей.
А через два дня по селу прокатился слух, что на недавней борзовой охоте, которую Мишульский устроил для своих гостей, самый знатный из них – граф Потоцкий свалился с лошади и разбился так, что чуть Богу душу не отдал. Говорили, что конь, на котором ехал граф, на полном скаку взвился на дыбы и сбросил своего седока на кучу камней. Что заставило лошадь сделать это – испугалась ли чего-нибудь или наступила на что – то острое, никто сказать не мог. Ничего не мог сказать и старый кузнец, незадолго до охоты перековывавший графских лошадей и не заметивший ничего такого.
Лишь один человек догадывался об истинной причине всего случившегося – Дмитрий, и потому уже вечером, выбрав удобный момент, он подошел к своему названому отцу и сказал:
– Спасибо тебе, тятя.
– за что это спасибо? – нахмурился кузнец.
– Сам знаешь, за что. Всю жизнь мы с Анастасией будем теперь за тебя Богу молиться.
– Вот Бога и благодарите за все, что было, ибо сказано: без его воли ни один волос не упадет с головы.
Как бы там ни было, а через несколько дней полуживого графа в специально оборудованной карете увезли в его вотчину, и все разговоры о предстоящей свадьбе в имении прекратились.
Но беда никогда не приходит одна. Вскоре кто – то, видно, донес старому барину о любовных встречах его дочери с молодым кузнецом. И снова вспыхнул скандал. Да какой скандал! Аграфена была выслана в свою родную деревню, обе горничные Анастасии отправлены на скотный двор, а самой барышне строго – настрого приказано было не отлучаться из усадьбы без присмотра специально назначенной гувернантки из пришлых немцев.
Барин распорядился даже кровать ее поставить в комнате, смежной со светелкой Анастасии, чтобы та и ночью не могла выйти незамеченной из своих покоев. Ну, да эту старую полуслепую развалину можно было бы еще как – то перехитрить. Однако Мишульский не остановился на этом.
Аккурат в день Покрова, на который приходились именины Дмитрия, старый кузнец был вызван к старосте села и пришел от него мрачнее тучи.
– Беда, мать! – еле выговорил он, тщетно стараясь справиться дрожащими пальцами с пуговицами поддевки.
– забирают Митрия в солдаты.
Побледневшая Глафира лишь слабо охнула и почти в бесчувствии повалилась на лавку:
— Бог с тобой, Егорушка, с чего бы это?
– Такой жребий, говорят, выпал нашему сыну.
– А может, пронесет еще нелегкая? Может, задобрить чем – то кого надо?
– задобрить! – мрачно усмехнулся кузнец. – Что наши шиши по сравнению с миллионами Мишульских?
– Думаешь, это они подбили старосту?