Две жизни
Шрифт:
– А это далеко?
– Верстах в шести, если по дороге. У нее там свой домик, ну и все прочее... Так вот, приходи туда.
– В дом твоей тетки?
– зачем в дом. Встретимся где-нибудь поодаль. К тетке я только на минутку заскочу. Оставлю ее с Аграфеной. Они могут часами судачить. А я – к тебе.
– Где же мне ждать тебя? И вообще, как туда добраться?
– Ну, это проще простого. Дойдешь по дороге до первого перекрестка и свернешь к реке. Там, по-над берегом, и увидишь эту усадебку. А от нее подашься сразу вправо, обогнешь небольшой осинничек, поросший хмелем, и увидишь плакучую иву.
– Сразу за осинником?
– Да, ее нельзя не заметить. Огромная такая! Стоит одна – одинешенька. И ветви сплошным шатром чуть не до земли. Ни дать ни взять – клушка с цыплятами! Вот под этой ивой и будешь меня ждать. Согласен?
– Ты еще спрашиваешь! Да я... – он попытался ее обнять. Анастасия мягко, но решительно отвела его руки в стороны:
– Нет – нет! Так мы никогда не расстанемся. До завтра, Митюша.
– До завтра... А этот граф уехал от вас?
– Уехал, чтоб ему голову сломить! Да, право, незачем и говорить об этом ничтожестве. Он того не стоит.
– Аграфена сказывала...
– Аграфена тоже горазда иной раз лишнего сболтнуть. Ну да Бог с ними со всеми! Главное, что мы снова будем завтра вместе.
– А если как вчера... – робко напомнил Дмитрий.
– Никаких если! Вот тебе моя порука, – она закрыла ему рот быстрым поцелуем и стремительно, как тень, скрылась в проеме стены.
Глава шестая
Солнце едва успело подсушить росу на траве, когда Дмитрий, дойдя до названного Анастасией перекрестка, свернул с дороги и, спустившись к реке, увидел небольшой господский домик, обнесенный живой изгородью из шиповника и барбариса.
Кругом не было ни души. Из домика не доносилось ни звука. Лишь в густых зарослях осинника, действительно увешанного космами цветущего хмеля, стрекотала стайка сорок да время от времени раздавался всплеск воды в реке, где играла непуганая рыба.
«Теперь надо пройти чуть вправо», – вспомнил Дмитрий.
Он сошел на бечевник, обогнул осинник и сразу увидел большую красавицу иву, о которой говорила Анастасия. Она высилась на небольшом береговом уступе и в самом деле напоминала курицу – наседку, приспустившую на землю свои ветви – крылья.
Дмитрий обошел ее со всех сторон и, выбрав площадку поровнее, прилег в густую, мягкую траву. В небе над ним плыли причудливые громады облаков, прямо под ухом трещали невидимые в траве кузнечики, а услужливая память снова и снова возвращала к тому, что было прошлой ночью, и грудь сжималась от радости и боли. Да, и боли, потому что он не мог не сознавать, что все это может привести к большой беде, сколько бы Анастасия ни старалась убедить его в обратном. Однако чувства не всегда подвластны доводам рассудка, и все существо его жаждало только одного – снова увидеть свою ненаглядную, услышать ее голос, взглянуть в
ее глаза, ощутить запах ее тела, поэтому единственное, что тревожило его теперь, это боязнь, что ей снова не удастся уйти из дома.
Вот почему с таким тщанием ловил он каждый звук, доносившийся со стороны дороги, в надежде услышать стук лошадиных копыт или шум приближающегося экипажа. Но в знойном воздухе будто застыла гнетущая тишина. А после ночи, проведенной фактически без сна, Дмитрия все больше одолевала дремота, глаза его слипались, в затуманенном сознании теснились какие – то неясные образы, картины, лица. Он старался отогнать их как мог. Но вот уже и ветви ивы слились в кузнечный горн, и снопы искр посыпались из-под молотка Егора, и сам кузнец поднялся во весь рост, что – то бурча себе под нос.
Дмитрий хотел уже спросить своего названого отца, чем он недоволен. Но тот вдруг крикнул чужим, незнакомым голосом:
– Тпру – у! Приехали...
И сразу сон долой! Так это же экипаж Анастасии подкатил к домику, это ее кучер осадил лошадь! А он, Дмитрий, чуть не проспал все на свете. Вот была бы история!
Он мигом вскочил с земли. Но заросли хмеля не позволяли видеть, кто сошел с экипажа. Не слышно было и голосов возле домика. Приходилось снова только ждать. Однако оставаться тут, под сенью ивы, Дмитрий уже не мог. Он сбежал к реке, на бечевник, и – о радость! – сразу увидел идущую по берегу Анастасию.
– Настасыошка! – он бросился ей навстречу, готовый тут же заключить в свои объятья. Но она лишь шаловливо погрозила ему пальчиком:
– Постой, постой, Митя! Лучше возьми вот эту корзиночку и пойдем подальше от людских глаз.
– А что в ней, в корзине? И зачем она?
– как зачем? Ты же наверняка еще не завтракал сегодня. И мне было не до этого. Вот сейчас и закусим здесь на свежем воздухе.
Они быстро укрылись под сенью ивы, и Анастасия принялась колдовать над разостланной ею скатеркой.
– Это вот холодная телятина, в этом горшочке топленые сливки, а это вместо чая, – она подала ему небольшую плоскую фляжку, в которой булькало что – то явно покрепче названного ею напитка.
Все это было, конечно, более чем кстати: Дмитрий, уходя из дома, действительно даже забыл о завтраке. Но сейчас он
видел перед собой лишь глаза и губы Анастасии, с которых не сходила сводящая его с ума улыбка. А та, казалось, только и думала, как получше накормить Дмитрия, подкладывая ему все новые и новые кусочки различных деликатесов, которым не видно было конца.
Так они сидели друг против друга, нежась в лучах полуденного солнца и обмениваясь не столько словами, сколько взглядами, которые были красноречивее всяких слов. Дмитрий был одет ради праздника в новую сатиновую рубаху, на Анастасии была легкая сильно открытая блузка с крупными перламутровыми пуговицами и шелковая плиссированная юбочка, из-под которой нет – нет да и показывались изящные ножки, от одного вида которых у Дмитрия перехватывало дыхание.
Место они выбрали безлюдное, надежно скрытое от посторонних глаз, и казалось, ничто не может нарушить их затянувшегося пикника.