Две жизни
Шрифт:
Так по крайней мере думалось Дмитрию. Но вдруг все вокруг как – то сразу потемнело. С реки потянуло резким ветерком. А где – то вдали глухо пророкотал гром.
– Ой, Митя, – вскочила Анастасия, – смотри, что делает – -ся!
Он поднял глаза вверх и увидел, что огромная черная туча обложила полнеба и стремительно приближалась к ним, словно сминая и проглатывая оставшуюся часть голубого небосклона.
– Да, сейчас польет!
–
– Что же делать?
– Что делать? – он с минуту подумал. – А вот что. Видишь вон те стога? Бежим к ним.
– Но что толку...
– Там увидим. Обычно косари под одним из стогов всегда делают что – то вроде норушки. В ней и укроемся.
– А если никакой норушки не будет?
– Должна быть. Бежим, бежим!
Они вихрем помчались по лугу, подбежали к одному стогу, второму, третьему, и когда Дмитрий потерял уже всякую надежду найти то, на что рассчитывал, а сверху посыпались первые капли дождя, в четвертом, самом большом, стоге ясно обозначился узкий, полузаваленный сеном лаз, идущий далеко в глубь стога.
Он быстро обеими руками расчистил его от обвалившегося сена и, не раздумывая, нырнул в открывшуюся темноту.
Норушка оказалась вместительной. В ней можно было даже сидеть, прижав голову к коленям. Но лучше было, конечно, прилечь на мягкое, душистое сено.
– Вот это да! – удовлетворенно хмыкнул Дмитрий и начал выбираться наружу. Но в узком просвете лаза показалась уже голова Анастасии:
– Ну, как там?
– как в сказке! Лучше не придумаешь. Лезь сюда, Настасьюшка.
Она опустилась на колени, нерешительно протянула руки вперед, но он быстро обхватил ее талию и помог протиснуться в узкий лаз. И в тот же миг снаружи раздался такой грохот, будто раскололось само небо, и сплошная стена дождя отделила их от всего мира.
– Страсти какие! А тут действительно неплохо, – промолвила Анастасия, поудобнее устраиваясь на мягком сене. – Представляю, что было бы с нами на воле. А ты чего согнулся там в углу? Двигайся ко мне поближе – места хватит, – она взяла его за руку и потянула к себе.
– Настасьюшка! – он приобнял ее за плечи и прижался губами к пышным волосам. Но тут же снова приподнялся. – А тебе не жестко? Сейчас я подстелю тут немножко, – он сорвал с себя рубаху и попытался подсунуть ее под спину Анастасии. Но та лишь рассмеялась счастливым звонким
смехом:
– Что ты! Здесь мягче, чем на пуховой перине. А уж коль ты все-таки снял рубашку, положи ее мне под голову, чтобы сена в волосы не набралось. Вот так... А теперь ляг ко мне поближе. Слышишь, как там льет? От одного этого у меня мурашки бегут по спине. Погрей меня, Митюша.
Он лег с ней рядом, легонько приник к ее бочку:
– Будь покойна, здесь нам никакой ливень не страшен.
– Особенно с тобой, – прошептала Анастасия. – А какой ты, оказывается, горячий, Митюша, – она провела рукой по его голой груди, плечам, обхватила его шею и вдруг прижалась к нему всем телом.
– Желанный ты мой! Любовь моя! Ох, Митюшенька... – голос ее прервался, по телу прошла волна страстной неги.
Дмитрий также почувствовал, что все в нем напряглось в каком – то страстном порыве, выплеснулось за грань того, что было в его власти. Он почти бессознательно прилег ей на грудь, начал целовать глаза, шею, плечи, ласкать спину, живот, бедра. А она все теснее прижималась к нему, шепча какие – то теплые слова и мелко вздрагивая в ответ на его ласки.
Тогда он принялся целовать ее в губы, нее жарче, пса напористее. Она отвечала ему тем же, и теперь уже сама старалась прижать его к себе. Дыхание ее стало частым, прерывистым, глаза почти закрылись в сладкой истоме. И вдруг тихий стон вырвался у нее из груди.
Он словно очнулся:
– Что с тобой, Настюша?
– Пуговки, Митя... Пуговки на блузке... Больно от них
мне. И тебе, наверное...
Теперь и он почувствовал, как что – то жесткое, неудобное
впивается в тело.
– Сейчас, сейчас! – он приподнялся над ней, нащупал злосчастные пуговицы, расстегнул одну, другую, попробовал
сдвинуть их в сторону.
– Нет, -замотала головой Анастасия. – Так не получится. Сними совсем... Блузку сними!
Он расстегнул оставшиеся пуговицы, осторожно стянул с нее блузку и так и замер, потрясенный тем, что увидел в полумраке тесной норушки. Под блузкой оказалась лишь тонюсенькая шелковая сорочка и кружевной лифчик, а под ними... Под ними отчетливо проступили тугие, упруго – округлые холмики грудей с темными, будто подсиненными, упрямо упершимися в ткань сосками и узкая разделяющая их ложбинка с крохотной родинкой у основания шеи.
Анастасия была чудо как хороша. Нет, не просто хороша, она была самим совершенством, созданным Богом на земле. Такое Дмитрий не мечтал увидеть даже в самых тайных, самых сокровенных желаниях своей души. На миг он словно оцепенел от всего увиденного. Но та же властная сила, не подчиняющаяся ни воле, ни рассудку, но, очевидно, также данная человеку Богом, подтолкнула его стянуть с Анастасии и сорочку, и тесный лифчик, после чего он стал покрывать поцелуями и божественные холмики, и соблазнительную ложбинку между ними, и мягкий, податливый животик. А она, словно забывшись в сладкой истоме, лишь тихонько постанывала, судорожно теребя обеими руками его вихры...