Две жизни
Шрифт:
– Здесь я, здесь, с тобой. Неужели ты не видишь меня?
Дмитрий постарался пошире раскрыть глаза и действительно увидел, что над ним склонилось милое, родное девичье лицо. Правда, не совсем такое, какое он привык видеть. Что – то немного изменилось в нем. Но глаза ее, огромные, светло – янтарные, искрящиеся любовью глаза, были точно такими же, и такие же нежно трепещущие губы коснулись его губ.
Он снова закрыл глаза, боясь, что исчезнет это волшебное видение, но нежно ласкающие губы покрыли поцелуями все его лицо, шею, грудь, и до боли знакомый аромат ее волос, ее одежды, ее тела будто окутал его сплошным, плотным облаком,
Тогда юноша снова открыл глаза, чуть приподнял голову. Да, она была все тут же, рядом. Ее руки ласково пригладили ему волосы, задержались на висках, коснулись щек... Но где он находится и как оказался здесь? Откуда этот белый свет, бьющий, как ни странно, из широкого окна, эти белые стены, белые простыни, на которых почему – то лежит он, боясь пошевелить руками?
– Боже, где это я? – наконец прошептал он еле ворочающимся языком.
– Не волнуйся, Сереженька. Пока ты в больнице. Но опасность миновала. Ты пришел в сознанье, это главное.
«Сереженька?.. – стесненная мысль разворачивалась с трудом. – Ну да, когда – то меня называли и так. Где – то в другой жизни. И это там, в той жизни была эта девушка, так похожая на Анастасию. Кажется, Софья... Но как же Анастасия, наши с нею встречи, наша любовь? Неужели все это было во сне? Или сейчас мне все только снится?»
– Соня... – нерешительно окликнул он склонившуюся над ним девушку.
– Я слушаю тебя, милый.
– Соня... А я не сплю? Ты не снишься мне?
– Нет, теперь ты окончательно проснулся. И я так рада...
– Но как же...
– Не надо пока об этом. Лучше тебе не волноваться. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но мы успеем еще поговорить обо всем. А сейчас... Выпей вот киселька, я сама сварила. – Она поднесла ему ко рту стакан, и он с наслаждением сделал несколько глотков, чувствуя, как все отчетливее и явственнее возвращается в полузабытую реальность.
Главаодиннадцатая
Они сидели в больничном парке под сенью большого развесистого клена, и Софья, только что приехавшая из ермишской партии в Рязань и сразу же пришедшая к Сергею в больницу, тихо, вполголоса продолжала начатый еще в прошлый приезд рассказ:
– Нет, это были не сны. Это были ясные, совершенно отчетливые воспоминания о том, что будто бы происходило со мной когда – то очень давно. Все осложнялось тем, что я совсем не помнила ни отца, ни матери. Детство мое прошло в одном из интернатов для сирот. И тогда, в детстве, я просто верила, что все это так и было. Ну а потом... Потом я поняла, что это всего лишь больное воображение, навеянное то ли услышанным, то ли где – то прочитанным, и старалась даже отогнать встававшие в памяти картины. Старалась до тех пор, пока не встретила тебя...
– И все-таки что это были за картины?
– Представь себе, я видела, да, словно действительно видела себя в прошлом дочерью богатого помещика – сначала резвой, непоседливой девчонкой, только и думающей, как бы провести нудную, чопорную гувернантку, потом воспитанницей пансиона благородных девиц, тоже не отличавшейся послушанием и благонравием. А по окончании пансиона, в первый же день возвращения в родовую усадьбу, встретила симпатичного сельского паренька и полюбила его. Полюбила на всю жизнь.
Но, сам понимаешь, каково было мне, единственной наследнице богатого барина, окруженной целой сворой служанок, горничных, лакеев, хранить в тайне это мое чувство и, несмотря на все запреты и препоны, встречаться с любимым. Счастье, что у меня в союзниках оказалась преданная и беззаветно любящая меня няня – кормилица из отцовских крепостных. Она и помогала нам встречаться в самых укромных и защищенных от посторонних глаз местах.
Однако шила, как говорится, в мешке не утаишь. И отец мой узнал о нашей связи. Расправа была коротка. Меня отправили к родственникам отца под Краков. А любимого моего забрили в солдаты. В имение я вернулась лишь несколько месяцев спустя. Дмитрий был давно уже в солдатах, дядя Егор и тетя Глаша, усыновившие его и любившие меня как дочь, умерли друг за другом, не перенеся разлуки с сыном. Умерла и моя кормилица. Я бы тоже, наверное, покончила с собой, но... под сердцем у меня билась уже новая жизнь, наш с Дмитрием сынок... Когда родители узнали об этом «неслыханном грехе», меня срочно отправили в одну из дальних отцовских деревень, где и увидел свет мой Митенька, сынок. Да, я так назвала его в память о своем любимом, о судьбе которого не знала, да и не могла абсолютно ничего знать.
Не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь. Но в это же примерно время умер мой отец, и сердобольная матушка сейчас же распорядилась, чтобы мы с ее внуком возвратились в родовую усадьбу. Трудно сказать, что у нее были за планы относительно нашей дальнейшей судьбы. Но Митенька не прожил и полных трех месяцев. Это был уже конец всему. Ничего больше не привязывало меня к опостылевшей жизни. Единственное, что я могла сделать, это распорядиться – да, теперь я могла и распоряжаться – похоронить его там, где мы фактически обручились с моим любимым, на спуске из усадьбы к реке. Да ты видел этот надгробный камень... – Софья прикрыла лицо руками, голос ее прервался.
Несколько минут прошло в молчании.
– А дальше? Что было дальше? – несмело напомнил о себе Сергей.
– Все, что произошло в течение последующего года, в памяти отпечаталось почему – то очень смутно. Вспоминались лишь бесконечные визиты врачей, горы лекарств, скорбное лицо матери... И наконец последнее отчетливое видение: я в жаркой смятой постели, кругом свечи, слезы родных и близких, крест священника перед самыми глазами. Видимо, это и был мой последний день...
– Понятно...
– Да, со временем и мне стало все понятно. Появились статьи и книги о реинкарнации, о том, что человек может прожить не одну жизнь. Словом, мои «воспоминания» только подтвердили эту идею. Но то, что произошло в этом году... Я знала, что все пережитое мной связано с рекой Ермишь. Эта река постоянно фигурировала в моих видениях. Знала и то, что эта река в Рязанской области. Даже побывала на ней. Но где именно находилась усадьба господ Мишульских и сохранилось ли там что-нибудь от тех давних времен, гак и оставалось для меня неизвестным. Вот почему когда я узнала, что управлением планируется проведение геологической съемки в бассейне реки Ермишь, то упросила главного геолога направить меня именно в эту партию. Просьбу мою удовлетворили. Но тут возникли новые осложнения. Не оказалось подходящей кандидатуры на должность начальника партии, а сама я слегла в больницу. Казалось, все пошло прахом. Я даже смирилась с этим. И вдруг узнаю, что начальника партии все-таки подобрали. А мне врачи разрешили через полторы – две недели выехать в поле.