Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Зачем вам Пикар? – спросил он у рыцаря.
– Он знает, где мне искать жену.
– Его называют «Малыш Кристьен», потому что он родился с дефектом гениталий. У него нет яичек, а пенис почти не заметен – мне это известно из надежных источников. В молодые годы это привлекало к нему людей с самыми необычными наклонностями, которые слетаются во дворец, словно мухи на ведро с навозом. Кристьен терпел унижения в надежде, что это поможет ему утвердиться в качестве драматурга. И будь у него хоть капля литературного таланта, он, несомненно, преуспел
– Он писатель?
– Кристьен сочинил одну-единственную пьесу, беззастенчиво списанную у Грегуара, только без его остроумия. Единственными отличительными чертами его пьесы были претенциозность и пустота. В некоторых кругах эти качества высоко ценят, но задница Кристьена быстро увяла, а с ней и его карьера. Теперь он сочиняет злобные памфлеты на более талантливых драматургов, а также эротические вирши для частных клиентов. Больше всего он востребован для постановки разного рода эротических сцен, которые щекочут нервы тем, кто унижал его при дворе. Для этого у него есть целая труппа из уродцев, карликов, детей и извращенцев – так мне говорили. Официально же он занимает должность распорядителя развлечений королевского двора.
– То есть это не очень важная персона.
– Что может быть ничтожнее неудавшегося драматурга?
– Я в жизни не видел ни одной пьесы.
– Пробыв полчаса в вашем обществе, я и сам уже никогда не пойду на спектакль. Можете мне поверить, театру нечего вам предложить.
Арнольд заглянул еще в три комнаты, в каждой из которых встречал лишь раздражение и недовольство. Ему отвечали, что утром Кристьен был здесь, но после полудня его не видели. Никто не хотел признаваться, что знает, где искать распорядителя.
– Я сделал все, что мог, – вздохнул де Торси. – Прикажу Доминику Ле Телье послать своих людей, чтобы они нашли негодяя. А потом, с вашего разрешения, вернусь к другим своим обязанностям – их у меня хватает.
– Справедливо, – согласился госпитальер.
Они вернулись в вестибюль. В полосе света от открытой двери были видны два человека, которые что-то горячо обсуждали. Тангейзер видел лицо только одного из них, повыше ростом – офицера в дорогом светло-коричневом камзоле и таких же лосинах. Его красивое лицо, выделявшееся на фоне пышного воротника, не было обезображено ни шрамами, ни следами болезни, но на нем проступало много злобы и мало ума – сочетание, хорошо способствующее продвижению по службе. Его взгляд скользнул поверх головы собеседника и внезапно остановился на иоанните. У Матиаса опять возникло ощущение, что его узнали – человек, которого он ни разу в жизни не видел.
– А вот и Доминик Ле Телье, – сказал Арнольд.
Доминик кивнул им, и его собеседник оглянулся. Тангейзер напрягся. Это был тот самый «хорек» в темно-зеленом бархатном камзоле, который следил за ним из-за прилавка с рубашками в Большом зале. В глазах «хорька» мелькнул тревожный огонек. Как и прежде на рынке, он сразу же отвернулся.
– Черт возьми, это же Малыш Кристьен! – воскликнул де Торси. – Хотите, я вас представлю?
Тангейзер
– Не нужно, – покачал мальтийский рыцарь головой. – Если все сложится удачно, наши пути больше не пересекутся. Но я не забуду твоего великодушия.
– Тогда послушайте моего совета. Вообразите себе гнездо злобных и перекормленных крыс, которые втайне ненавидят друг друга. Потом представьте, что это гнездо опутано паутиной из чистейшей лжи и по ней снуют ядовитые пауки размером с крысу. И наконец, представьте, что крысиное гнездо находится в яме, кишащей гадюками и ядовитыми жабами.
– Такой сюжет для картины порадовал бы испанского короля.
– Я не шучу, потому что гнездо, паутина и яма – это как раз то место, где мы находимся. Верность порождает слухи. Священная клятва легко нарушается, а старая дружба предается ради обещания, которое никогда не будет выполнено. Даже честный человек – коих немного – может лечь спать сторонником одной партии, а проснуться приверженцем другой, потому что его хозяин переметнулся к сопернику, пока он спал. Другими словами: уезжайте отсюда как можно скорее.
– Я собираюсь покинуть город на закате солнца, а может, и раньше.
– Хорошо. – Арнольд поклонился. – Да поможет вам Бог.
– Осторожнее, когда будешь идти через двор.
Де Торси улыбнулся и так, с улыбкой, и направился к двери.
– Грегуар. – Тангейзер указал на Кристьена Пикара. – Посмотри на человека, который разговаривает с капитаном. Он держит руки, как обезьяна.
Мальчик улыбнулся своей жутковатой улыбкой и кивнул.
– Ты его видел раньше? Этого человека-обезьяну?
Грегуар снова кивнул.
– Где? – спросил иоаннит.
– Напротив «Красного быка», у коллежа.
– Хорошо. До того, как мы поели, или после?
– После. Когда девушки несли свои ведра.
– Ты уверен? Раньше, чем мы пошли в Большой зал и купили тебе башмаки?
– Да, гораздо раньше. До того, как девушки привели нас к своей мастерской.
– Молодец. Стань у дверей и смотри, как юный Арнольд пересекает двор. Если у него возникнут неприятности, дашь мне знать.
Затем Матиас подошел к Доминику и, опуская всякие любезности, сказал:
– Мне нужно поговорить с этим парнем. Малышом Кристьеном.
Его грубость была намеренной, и результат не заставил себя ждать.
Ле Телье молча проглотил его неучтивость.
– Пожалуйста. – Он глянул на дверь, из-за которой доносился какой-то шум. – Мне нужно идти.
Он ушел, даже не взглянув на Кристьена, который с фальшивой улыбкой повернулся к госпитальеру, притворяясь, что видит его впервые:
– Кристьен Пикар, к вашим услугам, сударь.
Тангейзер окинул его внимательным взглядом. Что бы там ни было у него с гениталиями, это был кичливый маленький плут. Из тех, кто считает, что преимущество на его стороне. И в данном случае Пикар был прав.