Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Столько мужчин на беспомощного мальчишку! – усмехнулся Тангейзер. – Отпустите его.
– Эти благородные дворяне… – начал Ле Телье.
– Пусть эти благородные дворяне отпустят парня.
Гугенот толкнул Грегуара вперед. На его щеке краснел след от удара.
– Все в порядке, приятель? – Тангейзер взял мальчика за плечо.
Тот кивнул.
– Стань за моей спиной, – велел Тангейзер и повернулся к Доминику. – И который из этих доблестных воинов его ударил? Или это решили размяться шотландские гвардейцы?
– Негодяй
– Можешь повторить, что он сказал?
Ле Телье вытаращил глаза.
– Хватит, – прорычал забияка со двора. – Перейдем к делу.
– Подожди своей очереди или вытаскивай меч, – ответил Матиас и снова посмотрел на Доминика. – Грегуар мой лакей. Если его требуется наказать, я сделаю это сам.
Ле Телье склонил голову:
– Я не знал, сударь. Приношу свои извинения.
– Тогда к делу.
– Эти благородные дворяне утверждают, что вы их оскорбили.
– Всех четверых? И когда это я успел?
– Они братья. Оскорбление одного – это оскорбление всех.
Длинный текст дуэльного кодекса был предназначен – подобно законам рыцарства и правилам ведения войн – для сохранения иллюзий тех, кто считал себя слишком цивилизованным для открытого насилия. Согласно кодексу, оскорбление могло быть нанесено словом или действием, и поскольку обе категории могли толковаться очень широко, поединки были весьма распространены. Тангейзер никогда не дрался на официальной дуэли, предпочитая решать дело без дурацкого ритуала. Но в отличие от насилия, творимого низшими сословиями, дуэль находилась под защитой закона, и госпитальеру это было на руку.
Доминик тем временем указал на забияку:
– Бенедикт…
– Оставим его имя тому, кто будет делать надпись на его надгробии, – перебил его Матиас.
Подобная неучтивость еще больше разъярила братьев.
– Господин Бенедикт, – продолжил Ле Телье, – утверждает, что вы нанесли ему травму бесчестным, коварным и унизительным способом. Поэтому он имеет право без всяких обсуждений и расследований вызвать вас на поединок – если только вы не откажетесь от дуэли, возместив причиненный ущерб.
Тангейзер подумал о Карле – она бы это не одобрила. Если официальное извинение, пусть неискреннее, разрешит конфликт, он должен извиниться, ради нее. Рыцарь сглотнул:
– И какая же сатисфакция нужна благородному дворянину?
В его устах «благородный дворянин» прозвучало как «дерьмо», и это не укрылось от присутствующих.
Бенедикт шагнул вперед:
– Отрубить себе указательный палец правой руки.
Тангейзер почувствовал облегчение, словно сбросил с плеч тяжелый груз.
– А если я откажусь? – поинтересовался он.
– Отказ будет означать, что я лжец, – ответил Бенедикт. – А поскольку жить с таким клеймом невозможно, смерть должна забрать одного из нас.
Вперед выступил другой брат.
– Однако, –
Тангейзер вновь посмотрел на Доминика:
– И это жульничество считается законным?
– Младшие братся часто дерутся вместо старших, – пожал тот плечами.
– Подумайте о предложении моего брата, – сказал Октавьен. – Я убил пятерых на дуэлях.
– Пятерых? – иоаннит повернулся к Бенедикту. – Я, конечно, весь дрожу от страха, но позволь всем взглянуть на твое увечье, а то кое-кто может ошибочно посчитать тебя трусливым сукиным сыном.
Пострадавший помахал указательным пальцем перед лицом Матиаса. Палец распух до размеров шпульки с нитками и посинел. Тангейзер схватил его и вывернул. Громкий треск вместе с воплем Бенедикта эхом отразились от стен вестибюля. Госпитальер почувствовал, как под его рукой рвутся сухожилия. Его жертва рухнула на колени, стуча зубами, а сам он посмотрел на Октавьена:
– Этот глупец получил сатисфакцию, которую заслуживает. Ты не глуп и понимаешь, что все это ерунда. Уходи, или я тебя убью. Подумай о пареньке.
Тангейзер кивком указал на охваченного ужасом белокурого подростка.
Гугенот, только что хваставшийся победой в пяти дуэлях, тоже посмотрел на мальчика. Решимости у него явно поубавилось.
– Октавьен!
Ярость Бенедикта была сильнее боли. Матиас ударил его коленом в подбородок, и он распластался на полу. Октавьен побледнел, и его ладонь легла на рукоять рапиры.
– Хотите все прослыть трусами? – спросил Доминик. – Или вызов остается в силе?
Тангейзер перевел взгляд на него, и он отступил за спины своих гвардейцев.
– Вызов остается в силе, – подтвердил Октавьен.
– Тогда выбор времени, места и оружия за мной, – сказал госпитальер.
Никто не стал возражать против этого правила дуэльного кодекса.
– Сию минуту, во дворе, вон тем оружием, – Тангейзер указал на две прикрепленные над дверью булавы – шары на цепи, с обитой железом рукояткой. Октавьен что-то пробормотал и побледнел еще больше.
– Я не владею таким оружием, – выговорил он с трудом.
– Значит, я тебя научу.
Во дворе толпа освободила квадратную площадку, на которой дуэлянтам предстояло сражаться за свою жизнь.
Тангейзер отдал меч и кинжал своему малолетнему слуге.
– Будешь моим секундантом, Грегуар. – Он указал на Октавьена, который совещался с братьями. – Я собираюсь убить этого человека, понимаешь?
Мальчик кивнул и провел языком по своей раздвоенной губе.
– Если кто-то еще войдет в квадрат, ты должен принести мне меч. Беги изо всех сил. Держи его крепко за ножны, рукояткой ко мне. Покажи, как ты будешь это делать.