Двенадцать шагов фанданго
Шрифт:
Возможно, роковым стечением обстоятельств я должен был очутиться в этом благоухающем храме раскаяния и рефлексии. Как большинство трусов, я исповедовал неверие в стройные религиозные учения, мысля существование Бога лишь для себя. Я думал, что религия была наследием древней чепухи, но на людях всегда старался казаться набожным. Я был похож на халявщика, пользующегося плодами труда Творца, но отвергающего его организацию. Хотел быть гостем везде, но не желал платить. К несчастью, крылатые херувимы, осмотрев меня с головы до ног, дали понять, что я не должен был входить в храм одетым таким образом, во власянице и разбитых
Я обнаружил занавешенный альков, а за другой занавесью — запертую дверь. С точки зрения архитектурного проекта казалось возможным, чтобы дверь вела на боковую улицу, но меня крайне смущала необходимость шарить в ящиках обитого стола, чтобы найти ключ от двери. Я прошел мимо алтаря и спустился на цыпочках в другой альков, пытаясь создать для своих преследователей те же затруднения, которые испытывал сам. Должно быть, они узнали, что я владею их паспортами, но это могло случиться лишь в том случае, если Хенрик проболтался. В этом случае я не мог предположить, что они собирались со мной делать. Хотел Мерфи дать мне взбучку или отвести в полицию? Первое предположение было более реальным, поскольку он выглядел громилой с боксерским носом. Хотя внешность обманчива, как я часто намекал, когда пытался произвести впечатление на женщин.
Возможно, украденные паспорта были обнаружены в «транзите», и о наличии связи между ними и мной пострадавшей паре объяснили в полиции. Впрочем, это тоже казалось маловероятным. Гвардейцы просто вернули бы паспорта и порекомендовали злополучным туристам вернуться на побережье. Я тяжело опустился на церковную скамью, внезапно почувствовав ужасную усталость. Эта пара идиотов была не более чем раздражающим фактором и требовала к себе большего внимания, чем заслуживает. Она походила на пару москитов в кишащей змеями палатке.
Я откинул голову и взглянул на свод. Его просторная симметричность действовала на меня успокаивающе, как будто храм приглашал меня сбросить с себя бремя забот. Я снова вернул голову в прежнее положение.
Выхода не было.
Сейчас было время, неподходящее для крещения, а это место было плохо оснащено для такого обряда. Превращение моей души во что-то достойное спасения было бы под силу лишь региональным церковным властям, даже без учета событий последней недели. Теперь требовалось прямое обращение к высшей церковной власти, а лучшее, чего могла ожидать от меня местная церковь, состояло в сделке. Ей следовало быть простой и реалистичной, поскольку выдвигать обстоятельные требования мне было не по статусу. Я встал и обратился к Христу:
— Выведи меня отсюда, и я обещаю посетить церковь в ближайшее время. Позволь мне завладеть машиной и уехать. Обещаю Тебе прийти в Твою церковь с серьезными намерениями.
Я не надеялся спастись при помощи такого обращения, да оно ничего не значило, потому что, если Он действительно существовал, не нужно было слов, если же Он не существовал, я мог взять назад молитву к Господу, какие бы это ни повлекло за собой последствия.
Я был наркоторговцем и мыслил как наркоторговец. Если бы я продавал спасение как кокаин, должен был бы ожидать от каждого нового потребителя требования показать чистый образец.
Стук о железную обивку старой дубовой двери убил мои фантазии. Я затаил дыхание и остановился как вкопанный, только сердце продолжало биться. Дверь открывалась, кто-то входил внутрь помещения. Я отпрянул с дрожью в боковой неф и нырнул в одну из двух исповедален с острым с желанием иметь при себе оружие. Оно — хорошее подспорье в большинстве ситуаций. Я не стал бы стрелять в людей, но мог произвести на них впечатление, гипнотизируя их немигающим масляным отверстием ради подчинения своей воле. Я наблюдал это по телевидению и сидел в первом ряду на премьере спектакля, устроенного Жан-Марком. Он заставил женщину думать о смерти.
Целеустремленная, уверенная поступь была все ближе — шаги человека, наделенного миссией; а я скрывался в церковном эквиваленте чулана с метлой. Было бы уместно соединить вместе руки, опустить голову и что-либо мямлить. Я слышал скрип двери, вдыхал запах чеснока и вина.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — произнес устало голос человека, будто посланного валить лес при помощи перочинного ножа.
Я медлил с ответом. Я исповедовался единственный раз, и тем не менее лгал. Отвечал неясно и невнятно, но, когда прочистил горло, стал говорить не то, что хотел.
— Мм… простите меня, отец, я согрешил, — мямлил я, покачивая головой и не веря, что это мой голос. — Прошло мм… очень много времени с тех пор, как я исповедовался.
Это признание было встречено еще одним вздохом. Почему данный обряд сделали таким трудным? Я вздохнул в ответ, мои уши ловили звуки со стороны церковной двери.
Исповедник ждал, когда я начну говорить, но я не знал, что сказать. Я мог бы выразить свое удовлетворение тем, что он священник, а не убийца, но это казалось неуместным. Нельзя было также просто извиниться и выйти из исповедальни: это выглядело бы подозрительно и определенно явилось бы особенностью поведения, по которой меня запомнили бы.
— Вы должны были приготовиться к исповеди перед приходом сюда, — проворчал священник.
— Понятно, — кивнул я, — но дело в том, что, мм…
— Что? — спросил исповедник нетерпеливо.
— Послушайте, отец, — начал я, — какова цель всего этого? Я имею в виду, есть ли она?
— Цель? — пробормотал священник, не зная, как отнестись к такому вопросу. — Вы приходите сюда спрашивать меня о цели? Вас учили чему-нибудь?
— Да, конечно, учили когда-то, но это было так давно. Я просто хочу знать, какова польза от такого действа.
Долг священника, как и копа, состоит в том, чтобы разъяснять вам ваши права и статьи закона. Он не может вообразить, что его паства всегда сознает суть или значение своих поступков. И если ему задают почти издевательски простой вопрос, он обязан ответить на него терпеливо и ясно. Так я думал, во всяком случае.
Исповедник на миг задумался, затем прокашлялся, освобождая горло от мокроты.
«Какова цель исповеди?» Я ему сочувствовал. Вероятно, священник пришел сюда, встав из-за обеденного стола. Он ожидал пятиминутной беседы о неверии или мелкой краже, вместо этого попал в теологическую западню.