Двенадцать ворот Бухары
Шрифт:
— Он, верно, догадался, что вы люди бедные! — сказал Мирак полушутя-полусерьезно.
— Уж не знаю, — сказал его зять. — Видно, наша сторона никого не интересовала… В четверг эмир убежал, а в субботу в город вошли красные войска. С приходом Красной Армии город немного успокоился. Люди стали выходить на улицы; те, что уехали, стали возвращаться, лавки открылись. Но и сейчас то и дело вспыхивают пожары…
— Да, я сам видел, — сказал Мирак, — и сейчас еще горит…
— Это уж не от пушек и не от бомб, — сказал зять Мирака, — это поджигают сами бухарцы, люди эмира, будь они прокляты!
— Нарочно, назло поджигают, — сказала сестра Мирака.
— Всех водоносов, все население города призвали тушить пожары. Мы тоже носим воду из хауза. Будь прокляты отцы Этих воров!
Грабят лавки, дома, а потом поджигают. Но если красноармейцы застанут их, расстреливают на месте…
— Новая власть дала нам хлеба, мяса, сахару, — сказала сестра Мирака. — Бесплатно…
— А другим?
— И другим тоже. По кварталам идут и раздают. Если кто нуждается в одежде, в одеялах, надо подать заявление, и быстро получишь все что нужно.
— Вот хорошо-то! — сказал Мирак. — Если бы мы жили в городе, я бы попросил себе пару сапог.
— Если тебе нужны сапоги, — сказала сестра, — мы подадим заявление, и к следующему твоему приезду получим.
— Ой! — вдруг вспомнил Мирак. — Я и позабыл, ведь меня ждет Фируза. Досвиданья, я ухожу. Покончу с делами — приду.
— Постой, постой, я уже стелю дастархан!
Сестра не отпустила Мирака, пока не накормила выданным ей мясом и хлебом.
— Приходи поскорее, а то у меня сердце за тебя будет болеть! — сказала она, провожая Мирака на улицу.
— Отец придет, скажи ему, что я пошел к Фирузе, и пусть твое сердце не болит… — сказал Мирак и вышел из ворот.
На улицах было малолюдно, день клонился к вечеру, жара спала, улицы лежали в тени. Мирак хотел пройти через квартал Сарой Сабзи, где торговали морковью, прямо к рядам золотых дел мастеров и к пассажу Тельпак, где продавали головные уборы. Но возле купола Тельпак, в том месте, где начиналась дорога к Чайному караван-сараю, около канцелярии казикалона он увидел пожар Красноармейцы с помощью жителей старались потушить огонь. Мирак побежал, стал в ряд людей, передававших из рук в руки ведра. Воду таскали из колодца ближней бани. Ведра, медные кувшины, бурдюки — все, что только нашлось под рукой, наполняли водой и передавали из рук в руки. Мирак передал уже десять или пятнадцать ведер и кувшинов, когда пожар начал затухать. В это время подъехал открытый автомобиль, из него вышли два красных командира. Они посмотрели, как люди тушили пожар, посоветовались между собой, потом что-то приказали солдатам. Один из командиров, который показался Мираку очень симпатичным и даже знакомым — он его где-то видел, — взглянул на него и улыбнулся.
— Поди-ка сюда! — сказал он по-русски и тут же повторил по-таджикски: — Ин дже бие!
Это было сказано так, что Мирак без раздумья и без всякого стеснения подошел к нему и поклонился, прижав руки к груди. Командир был высокого роста, широколобый, с ясными голубыми глазами. Он протянул Мираку руку, Мирак тоже подал свою.
— Как тебя зовут?
— А вас как?
— Я — Куйбышев.
— А я — Мирак.
— Вот и познакомились!
Скажи, Мирак, кто тебя заставил тушить пожар?
Я сам… Разве нельзя? Все пусть сгори г, так, что ли?
Ног, конечно, огонь нужно тушить… Мирак сказал горячо:
Надо тушить! А то лавки сгорят, город сгорит…
Ты любишь свой город?
Люблю! Кто не любит свой город? Кунбьмиои посмотрел на своего товарища, как будто хотел спросить сказал серьезно:
— Есть такие негодяи, которые не любят ни свой город, ни свою родину, ни свою мать, ни своего ребенка. Вот они и поджигают, грабят дома, убивают женщин и детей. Но мы им не дадим, поймаем и уничтожим.
— Вы поскорее их хватайте, — сказал Мирак, любивший давать советы. — А то они весь город разрушат.
— Молодец парень! — сказал Куйбышев и потрепал Мирака по плечу. — Очень хорошо, правильно ты сказал. Нужно поскорей их схватить, чтобы не жгли дома. Огонь — не игрушка! От лавки к лавке, от дома к дому — так легко и город уничтожить. Здесь нет арыков, мало воды, и пожар — большая опасность.
В эту минуту два солдата привели человека в кожанке и доложили:
— Этого человека мы поймали с краденым. Он награбил драгоценностей в Арке.
— Он, конечно, назвался революционером и сказал, что взял золото для революции?
— Да, точно так!
— Отведите его в ЧК, пусть расследуют. И всякого — своего или чужого, кто будет грабить людей или государственное имущество, — задерживайте и отсылайте в ЧК, в трибунал. Они достойны самого сурового наказания. Награбленное у него отобрали?
— Все взяли и сдали в казну.
— А кошелек? — спросил вдруг Мирак.
— И кошелек сдали! — ответил один из солдат.
— А ты откуда знаешь? — с удивлением спросил командир.
— Я его видел — сказал Мирак. — Он нес узел, и вдруг кошелек выпал. Я поднял, отдал ему, а он даже спасибо не сказал, еще назвал деревенщиной…
— Кошелек-то был ворованный, вот вор и испугался, — сказал Куйбышев и обратился к солдатам: — Молодцы, товарищи Уведите его!
Солдаты увели грабителя.
— Ты, Мирак, хороший парень, — сказал Куйбышев, — и ты счастливый: тебе и таким, как ты, революция и Советская власть дадут все, чтобы вы могли расти и развиваться и стали бы хозяевами своей страны. До свиданья, товарищи, спасибо вам! — Попрощавшись со всеми, Куйбышев сел в машину и уехал в сторону Регистана.
А Мирак пришел к Мазарским воротам уже в сумерки. Фируза ждала его и тревожилась, не могла усидеть на месте. Мирака увидел издали Асо, и Фируза побежала ему навстречу.
— Пришел наконец!
Почему так задержался?
— Помогал пожар тушить… Видел самого главного командира — Куйбышева!
— Неужели? Где?
Мирак хотел рассказать свои приключения, но Асо прервал его узбекской пословицей:
— «Заставь дитя что-то сделать, сам пойдешь вместо него». Не следовало доверять пареньку важное дело!