Дверь № 3
Шрифт:
Холок был точь-в-точь таким, как рассказывала Лора. Его белая кожа, казалось, светилась, отражая зеленоватый свет. Она напомнила мне открытки с изображениями святых, которые раздают на похоронах. Такое же изможденное страдающее лицо, словно у тяжелобольного человека. Совершенно голый, безволосый, со спиралеобразными углублениями на месте ушей. Одну деталь, однако, Лора не упомянула. Его ягодицы были расположены необычно высоко, заставляя вспомнить тощие мускулистые тела балетных танцовщиков в обтягивающих трико. В комнате снов раздавалось громкое жужжание с допплеровскими модуляциями, исходившее, казалось, от гигантского комара. Мне показалось, что его я уже слышал когда-то.
Я чувствовал себя великолепно. Одним меньше. Теперь номер два.
По моим представлениям, здесь должно было быть мокро, скользко п пахнуть морской солью и водорослями, как на берегу океана, однако никаких запахов и ощущений в этом сне я не заметил. Зато хорошо понял, насколько они важны в обычной жизни. Неприятное чувство: видишь без глаз, слышишь без ушей, а все остальное – как отрезали. С другой стороны, если воспринимать себя просто как некую подводную видеокамеру, то ничего странного в этом нет… Вскоре в собственных глазах я уже был аквалангистом, обследующим затонувший корабль, а чуть позже, чуть осмелев, – акулой, рыскающей в поисках добычи.
Один долгий сон – так говорила Лора о мире холоков и была права. Мир зеленого цвета, но не светлого, как яблоко, и не темного, как шпинат, а скорее цвета солнечных лучей, просвечивающих сквозь листву в погожий летний день. Все предметы были окружены теплым зеленоватым мерцанием: ряды куполов, туннели, гибкие переходные мостики, вращающиеся вихри мелких пузырьков. Все находилось в непрестанном движении, похожем на танец, словно морские водоросли в полосе прибоя. Покачивались даже дома. И везде тишина, ощущение абсолютного покоя, вечного и всепроникающего. Я проходил сквозь новые и новые стены, не расставаясь с ощущением, что здесь никогда ничего не меняется и не изменится. Лора называла свой мир странным, Солу в нем было жутковато, но я совершенно не был готов к тому, что он окажется так красив.
Надо мной пронеслась тень. Я увидел огромную белую змею. Извиваясь кольцами, она проплывала над прозрачными куполами, оставляя за собой пенящийся след. Вот она какая, Великая Мать. Два холока подплыли навстречу, обняли ее с двух сторон, словно приветствуй… а потом произошло нечто столь странное, что я не мог поверить собственным глазам. Змея резко застопорила движение, взметнув вихрь пузырьков, затем изогнулась кольцом, схватившись зубами за свой хвост. Холоки оказались внутри, похожие на двух ребятишек в воде, ухватившихся за резиновую автокамеру. Тело змеи начало расширяться, будто надуваемое воздухом, и одновременно вращаться – все быстрее и быстрее, превратившись в конце концов в размытый светящийся диск. Свет становился все ослепительней, и наконец диск взмыл вверх с невероятной скоростью, оставив после себя крутящийся белый вихрь, похожий на торнадо. Свечение медленно угасло снизу вверх, и все вокруг снова замерло, словно ничего и не было. «Они как труба», – говорила Лора. Вот она какая, стало быть, летающая тарелка – не машина, а дракон!
В дальнем конце зеленого коридора показался еще один холок. Двигался он медленно, как человек, погруженный в размышления, который никуда не спешит, но вместе с тем его грациозные движения напоминали величавую поступь тигра, уверенного, что никто в джунглях не осмелится на него напасть. Я двинулся следом. В стенах на уровне плеча были узкие щели, из которых торчало множество брусочков, похожих на шоколадные батончики. Время от времени холок доставал по одному и на ходу проглатывал.
Коридор вывел нас в просторный зал, полный машин. Не стану описывать их подробно, поскольку все равно не сумею передать эту красоту. Представьте себе орган в готическом соборе, только расходящийся веером, как павлиний хвост, и сделанный из стекла. В стеклянных трубах, соединенных зеленовато-желтыми полосами из неизвестного мне материала, бурлили какие-то жидкости разных оттенков и густоты. По иронии судьбы, машины существ, не знавших и не понимавших музыки, удивительно напоминали музыкальные инструменты. Назначение и принцип действия этих машин так и остались для меня загадкой. Холок до них даже не дотронулся, только стоял рядом, сложив руки на груди, и пристально смотрел.
Переключив свое внимание на следующего прохожего, я попробовал проникнуть в его сознание. Впечатление было такое, будто слушаешь переговоры по радио на полицейской волне. Мысли холоков оказались чрезвычайно простыми, почти детскими, однако живой энергии и эмоций, характерных для ребенка, им как раз и не хватало. Выраженные четко и лаконично, они то и дело повторялись, словно все, что говорилось, было отрепетировано уже тысячу раз и не требовало никаких пояснений. Странно, необычно, но невыносимо скучно. «Я пойду». «Он спит». «Пойдем туда-то». «Оно работает». «Мы работаем». «Он будет спать». «Больше ничего». «Ты спишь?» «Долгий сон». Там были и мысли, мне непонятные, но такие же короткие, обрезанные, своего рода телепатическая стенография. Возможно, впрочем, что язык холоков, как и всякий другой, содержал и некий более широкий культурный подтекст, зашифрованный, к примеру, посредством времени или частоты сообщений, но, так или иначе, участники той молчаливой беседы показались мне самыми скучными существами на свете. Как пчелы в улье или муравьи в муравейнике. Мне стало грустно, в душе нарастала жалость к унылой расе, не знающей ни чувств, ни вкуса к жизни, ни надежд.
Если не считать этой пресной переклички, кругом продолжала царить абсолютная тишина, настолько гнетущая, что мне стало не по себе. Такое я испытывал лишь один раз в жизни, в красной пустыне Нью-Мексико, когда ехал без Сола и остановил свой пикап, чтобы облегчиться. Погода стояла безветренная, во все стороны простиралась мертвая голая равнина, и тишина, что называется, давила на уши. Я чувствовал, что задыхаюсь, что любое сказанное мною слово тут же заглохнет, погребенное под землей. Помню, что подумал в тот момент: «Я здесь чужой».
Здесь, у холоков, я тоже был чужой.
Пока я молчал и только слушал, холок, в чьем разуме я находился, ничего не замечал. Но в первый же момент, когда я позволил себе сформулировать какую-то мысль, он резко дернулся, будто укушенный пчелой. Растерявшись, я повис над его головой, разглядывая лицо, искаженное внезапной тревогой. Холок поднял руку со скрюченными пальцами, словно защищаясь, и торжественно произнес: «Оставь меня, Сол Лоуи!» Потом произошло странное. Эта фраза словно разбилась на куски у меня в голове и разлетелась во все стороны, отражаясь от стен и вновь собираясь в одно целое, повторяемая сотнями новых голосов, как рябь от брошенного в воду камня. Мне вдруг привиделся темный трюм невольничьего корабля, заполненный тесными рядами лежащих черных тел, и я услышал многоголосый хор, повторяющий с первобытным страхом одно и то же слово, одно и то же имя, означающее для несчастных запуганных рабов жизнь и смерть; Капитан – страшный бог, заглянувший в трюм, выискивая себе жертву.
Только тогда я начал понимать по-настоящему, что означало появление Сола для жалких обитателей этого мира.
Я продолжал бродить по зеленым коридорам, проникая сквозь стены и полы, попадая в комнаты или погружаясь в зеленое желе, пока не заметил в центре поселения купол, который был больше других и светился ярче, по-видимому, подсвеченный изнутри. Похож на яйцо, подумал я. Комната под куполом оказалась почти пустой, за исключением прямоугольной кровати в самом центре. На кровати, завернутый в одеяло, кто-то лежал.
Я приблизился.
Подушка, на ней лысая голова… Женщина сонно заворочалась, перевернулась на другой бок, устраивая поудобнее раздувшийся живот. Одеяло сползло, выставив наружу соски идеально квадратной формы, поднимавшиеся и опадавшие в такт дыханию спящей.
Я долго смотрел на нее. Она была, как всегда, прекрасна, даже с бритой головой. Кожа песочного цвета отражала мерцающий зеленоватый свет. На стене обнаружился широкий экран, похожий на телевизионный, больше вещей не было. Я все смотрел и смотрел, пока не ощутил в душе медленно закипающую ярость. Войти в ее разум, проснуться и покончить с этим… Нет, сначала заставлю ее ответить!