Дверь в никуда
Шрифт:
– Стив! – как-то совсем нелепо и не к месту позвала она. – Ты же знаешь меня. Разве это я?
Вздохнув, Энни взялась за подол платья и сняла его, вздрогнув на миг, когда черная материя окружила со всех сторон, и она очутилась во мраке. Потом она поискала в длинном ряду вешалок хоть что-нибудь подходящее и, наконец, остановила свой выбор на ярко-красной блузке и узких брюках, а черное джерси задвинула в самый дальний угол шкафа.
Одевшись, Энни села перед зеркалом на мягкий пуфик. Теперь надо было заняться макияжем. Она нанесла на веки голубовато-серые тени, карандашом немного удлинила глаза, подрумянила щеки, темной помадой обвела контур губ, перламутровой придала
Новой проблемой было заколоть волосы, обрезанные парикмахером значительно короче, чем привыкла носить Энни. Она воткнула в густую копну волос свой гребень, словно стараясь с его помощью вытянуть концы прядей и закрыть ими голую шею. Через несколько секунд гребень с грохотом полетел в сторону.
Вошел Мартин и стал за ее спиной. Их взгляды встретились в зеркале.
– Ты выглядишь очень мило, – сказал он и протянул руку, чтобы коснуться подбородка. – Ты знаешь, а мне нравятся твои обрезанные волосы, это напоминает время, когда я впервые увидел тебя.
Она слегка отстранилась от прикосновения пальцев, совсем чуть-чуть, и рука мужа соскользнула вниз. Энни поспешно улыбнулась, чтобы замять неловкость.
– А я вот кажусь себе не «очень милой». Пыталась сперва одеть свое черное платье и чуть в обморок не упала, настолько оно теперь отвратительно сидит на мне!
– Ну что ты, красный цвет тебе тоже очень идет, – сказал Мартин. Пока жена говорила, он отошел к шкафу и сейчас искал чистую рубашку. Энни, наблюдая за ним в зеркало, подумала о том, что им для понимания действительно, едва заметных движений и незначительных слов.
Она первой попыталась загладить холодок отчуждения, возникший между ними.
– Прости, пожалуйста, что я не сдержалась, когда ты вошел.
– Я бы приехал раньше, если бы мог…
– Знаю… – Энни достала чистую рубашку из комода, подала мужу и повернулась к нему лицом. – Знаешь, я так нервничала. Боялась, что не успею приготовить обед или что он не получится.
– Энни, дорогая, – Мартин уже одел свою новую рубашку и подошел к жене, еще не застегнувшись. Он обнял жену, и Энни совсем рядом, всем телом почувствовала его знакомую близость, силу и уже полузабытое тепло.
– Блюда, которые ты готовишь, всегда превосходны, а сегодня, даже если бы случилось невозможное и ты подала бы к столу одни черствые бисквиты, неужели ты думаешь, что это имело бы значение для твоих друзей?
– Я так и не думала, – печально сказала Энни, – Просто, если… когда я что-либо делаю, то хочу, чтобы получилось что-то необычное.
Мартин засмеялся и выпустил ее из своих объятий.
– Знаешь, по-своему ты такая же педантичная аккуратистка, как и Тибби.
– Надеюсь, что я похожа на нее, – тихо сказала Энни. – Я и сама недавно об этом думала.
Она постояла, глядя на мужа и не замечая его. А Мартин закончил одеваться и напомнил жене:
– Бенджи уже в кровати, я сказал ему, что ты придешь пожелать спокойной ночи.
Энни чуть не подпрыгнула на месте – как могла она забыть об этом ежедневном ритуале, и, чувствуя себя страшно виноватой, поспешила к двери, на ходу бросив:
– Иду!
Бенджи лежал под своим суперменским плащом, который заменял ему одеяло, но потому, как была повернута его голова. Энни поняла, что сын не спит и прислушивается, ожидая ее. Когда она села на краешке кровати, он повернулся, поудобнее устраиваясь под одеялом, и посмотрел на нее. Энни ощутила острый, почти болезненный приступ любви и вместе с ним тяжесть бесконечной ответственности за судьбу этого маленького человечка. Оба эти чувства противоречили другому, новому чувству, появившемуся у нее не так давно и которое она могла бы сейчас заглушить в себе. Любовь и долг боролись с другим, новым чувством, совсем недавно обрушившимся на нее, таким чужеродным здесь, рядом с кроваткой младшего сына, и таким непреодолимым. Она должна была заглушить в себе эту новую любовь, но все в ее душе вставало против этого. Энни просто отогнала эти противоречивые мысли, наклонилась к малышу и с нежностью его поцеловала. Бенджи прижался к материнской щеке теплым личиком и обнял ее изо всех своих слабых силенок так крепко, словно не хотел никуда отпускать.
От малыша пахло чистотой и детством; его прекрасные вьющиеся волосы уже сейчас напоминали волосы Мартина.
– Ты ведь, правда, больше не уйдешь и не поранишься? – спросил Бен. Если бы только он знал, что его страхи лишь слабое отражение материнской боязни ночных кошмаров. Но сейчас, когда ребенок словами выразил то, что часто подспудно мучило ее, Энни почувствовала облегчение.
– Нет, мальчик мой, – она поправила ему волосы, погладила по голове, – я больше никуда не ухожу, останусь с тобой…
– И с Томом… и с папой…
– Ну, конечно.
Энни подняла глаза, взглянула на стену над кроватью мальчугана, с каракулями, нацарапанными фиолетовым мелком и добавила: про себя:. «Это невозможно…» Но что именно «невозможно» в эту минуту она и сама бы не смогла сказать – то ли невозможно что-либо изменить, то невозможно продолжать жить такой жизнью…
Она подоткнула плотнее под тельце сына теплое одеяло.
– Спокойной ночи, глупенький, спи спокойно.
– И еще от двери воздушный поцелуй!
Это была обычная просьба Бенджи и часть ритуала ежевечернего прощания мамы с сыном.
Энни покорно стояла у двери и посылала ему поцелуи, пока малыш, удовлетворенный, не уронил головку на подушки. Тогда она включила ночник и тихонько затворила за собой дверь.
Мартин на кухне уже расставлял стаканы на подносе. Муж и жена сосредоточенно двигались по комнате, заранее зная каждый, что необходимо делать, Энни закончила приготовление овощей, а потом начала накрывать на стол и торопливо протирать до зеркального блеска ножи перед тем, как положить их возле каждого прибора. Она взяла из ящика с бельем салфетки, придирчиво их осмотрела, нет ли складок, потом отыскала ветвистый бронзовый канделябр (их свадебный подарок) и воткнула в него несколько длинных белых свечей. Как всегда было очень приятно готовиться к приему гостей Энни снова улыбнулась при мысли о том, что делает все точно, как Тибби, так же размеренно и тщательно.
– Ну, как у нас получается? – спросил Мартин.
– Все отлично.
– Ну вот, – он даже засветился от радости, глядя на нее, словно сам сделал все приготовления. – И не о чем было беспокоиться.
Энни решила, что если она не хочет окончательно погубить вечер, то не имеет смысла возобновлять перепалку. Она улыбнулась и пошла посидеть на диване с Томасом.
Волосы сына, еще мокрые после душа, были гладко зачесаны назад; лицо мальчика блестело и он, ожидая, пока обсохнет, увлеченно занимался какой-то головоломкой.