Дверь в стене тоннеля
Шрифт:
Он достал ее визитку: «Тамара Викентьевна Озолиньш. Директор филиала “Орбис”»… Судя по домашнему телефону, живет где-то в Ясеневе. Совсем другой конец Москвы. То, что надо… Может, позвонить ей сейчас, назначить свидание?
От невеселых размышлений его отвлек некий тип, стоявший за соседним столиком, явно бомж, судя по затрапезной кацавейке и мятым грязноватым брюкам. Тип не сводил голодного взгляда с остатка еремеевской сардельки. Ждал – не останется ли поживы.
Нет, бежать надо, бежать из этого чудовищного города! Порт пяти морей ушел на дно Великого Криминального Океана. Все людское отребье стекалось сюда грязными ручьями – от бродяг-бомжей до наемных политиков, от великосветских шлюх до вокзальных шалашовок. Нет ни одного самого гнусного преступления, которое бы не творилось ежечасно и ежеминутно в чреве Москвы. О, это он знал как никто другой… Оперативки, которые зачитывались им по утрам, потрясали, казалось бы, окостеневшие души всезнающих и все видевших московских сыщиков. Милая, добрая, хлебосольная старая Москва вместо Третьего Рима превратилась во второй Вавилон, в Содом посреди Гоморры…
Бежать!
Куда?
Был еще один – запасной – вариант. Если жизнь совсем допечет, уехать в Туркмению, в Ашхабад, где жил старый фронтовой друг отца – полковник, пограничник Сулай. Тот, еще командуя отрядом на иранской границе, много лет безнадежно зазывал в гости и отца, и его в райские, судя по его письмам, края, где «газели пьют росу из цветов лотоса». Так и не выбрались. Может, сейчас махнуть? В Туркмении тишь да благодать. Самая спокойная республика из бывшего СССР. Купить домик в благословенной Фирюзе по соседству с Сулаем… Ага, и фазанов завести, и зажить, как достославный российский таможенник Верещагин из «Белого солнца пустыни», полной чашей, икру ложкой загребать…
Нет, домик он давно собирался прикупить, и не в Туркестане, а на берегу моря, где-нибудь в Севастополе или под Ялтой, так, чтобы по утрам, выбежав из дверей в плавках, сразу же нырять в солнечную пузырчатую голубую колышень, а по вечерам чтобы волны захлестывали на ступени дома…
Взгляд голодного бродяги становился все нестерпимее. Еремеев оставил кусок броквурста и подошел к прилавку заказать новую порцию. Краем глаза он видел, как бомж перебрался за его стол – поближе к сарделечному охвостью. Еремеев вернулся на свое место и поставил перед мужиком картонную тарелочку с дымящимся немецким деликатесом, политым горчицей и кетчупом.
– Ешь!
Бродяга не стал себя долго упрашивать. Длинная колбаска враз укоротилась вдвое.
– Освободился, что ли? – поинтересовался Еремеев, отхлебывая свой кофе.
– Ага…
– По какой статье срок тянул?
– По сто…
– Квартирные кражи.
– Знаешь… Тоже сидел?
– Нет. Я сажал.
– Мент?
– Следователь. Теперь бывший.
– Спасибо за угощение, гражданин начальник, – широко улыбнулся мужик. Было ему на вид лет сорок. Курнос и синеглаз. Окает.
– Не вологодский?
– От, мать честная, насквозь видит! Ну, ты, видать, и колол нашего брата… Череповецкий я. Череповец, слыхал, такой город есть?
– Слыхал. Еще будешь?
– Не держи меня за нахала. Но… Оголодал малость. Буду! Дай тебе Бог незлую тещу.
Еремеев заказал еще одну сардельку, стакан кофейной бурды и два песочных кольца. Все это незамедлительно исчезло под рыжеватыми усами бомжа. Еремеев принюхался. Мочой от него не пахло. Еще не совсем опустился.
– Зовут тебя, судя по наколке, Павел?
– И тут угадал, черт глазастый! Павел. Пашка, Павел Артамонович… Слушай, а поехали со мной в Иркутск? А? Ты мне только билет купи. А я тебе покажу, где Колчак золото спрятал. Ей-богу, знаю! Мне дед один – очень надежный старичок, из бывших – на карте все показал. Я знаю. Один знаю. Больше никто. Поехали со мной? Мне б только деньжат на дорогу собрать. А там три ящика со слитками. Орлами еще двуглавыми клейменные. Возьмем сколько упрем.
Мужичок говорил это с таким жаром, с каким убеждать могут только отпетые кладоискатели-фанатики. Было в нем что-то располагающее к себе – то ли улыбался обаятельно, то ли глаза не утратили живого блеска и сверкали заговорщически – так мальчишки делятся меж собой страшными тайнами. Вдруг повеяло чем-то из детства: «Остров сокровищ», харчевня, пираты, клады… Да это и был русский вариант стивенсоновского романа – московская забегаловка, бывший зэк, золото Колчака, Сибирь, орленые слитки…
– Ну что, едем? – настаивал Артамоныч.
– Уговорил, черт языкатый, – усмехнулся Еремеев. – Едем. Только для начала слегка тебя приоденем.
Они вышли в Столешников переулок и здесь, в бывшей комиссионке, а ныне магазине готового платья, выбрали Артамонычу коричневый в полоску недорогой костюм, бежевую немаркую рубашку и галстук в цвет будущих носков. Переоделся он в примерочной кабине, слегка обалдев и от произошедшей в его жизни перемены, и от собственного отражения в зеркалах.
– Ботинки бы тебе еще сменить, – сказал Еремеев, посмотрев на лагерные «прогары» своего компаньона, – да еще постричь слегка – цены бы тебе не было. Но это в другой раз.
Артамоныч деловито перекладывал из старой одежды в карманы костюма все свое имущество: справку об освобождении, самодельный перочинный нож, коробок спичек, обломок расчески, пригоршню российских монет, пачку чудовищных лезвий «Балтика», простецкий бритвенный скребочек, протертый на углах почтовый конверт с письмом…
До прихода Карины оставалось четверть часа.
– Значит, так, – распорядился Еремеев, когда они выбросили на заднем дворе магазина обноски Артамоныча в мусорный контейнер. – Беру тебя на работу в свою фирму.
– Что за фирма такая? – осторожно поинтересовался бомж.
– Фирма «Золото Колчака». Сокращенно – «ЗэКа».
– Здорово, – усмехнулся Артамоныч. – ЗэКа. Это что ж, в мою честь, значит?
– Считай, что в твою. Фамилия, имя, отчество?
– Пупышев Павел Артамонович. Одна тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, город Череповец Вологодской области, – привычно доложил бывший зэк.
– Основная гражданская специальность?
– Да все могу помаленьку – и плотничать, и слесарить, и шоферить. На газосварке могу.
– В армии служил?
– А как же. Аж в самой Германии! Младший сержант. Командир танка.
– «Т-62»?
– Нет, у нас еще «пятьдесятчетверки» были. А к концу службы «шестьдесят вторые» получили.
– Хорошо. Будешь при мне помощником по особым поручениям.
– Вроде как адъютант?
– Да. Вот тебе аванс. За май. – Еремеев вытащил из бумажника стодолларовую бумажку.