Дверь
Шрифт:
– Не обижайся.
– Обижаются гимназистки. Пока... Звони.
– Вот ещё что, Андрей, - сказал Шатилов, когда Бородин уже перешагнул порог.
– О Марине... О том, что она здесь...
– Понял, понял никому. Могила.
Отсалютовав сигаретой, Бородин исчез. В прихожей хлопнула дверь.
Шатилов развернул кресло к письменному столу. С минуту он сидел, сцепив руки на затылке и тупо глядя на выключенный компьютерный монитор, потом встал и направился в спальню. Марина лежала на спине и ровно дышала с закрытыми глазами. Над правой бровью белела полоска пластыря. В тазике у кровати, в розовой воде плавали пустые ампулы с отломленными головками, окровавленные тампоны, ещё какие-то использованные медицинские причиндалы. Платье девушки валялось в углу - Бородин
В магазине "Дженнингса" оставалось два патрона, но едва ли из него стреляли недавно - возможно, только двумя и зарядили. Шатилов положил пистолет на полку возле зеркала, влез под душ и с наслаждением зафыркал.
После душа он облачился в халат, отнес "Дженнингс" в кабинет и возвратился в спальню. Удобно устроившись в кресле у изголовья кровати, он смотрел на спокойное лицо Марины - просто сидел и смотрел, не пытаясь размышлять о ней и тем более выстраивать какие-либо гипотезы. Годы службы в КГБ научили его железному правилу: не делать никаких предположений при недостатке информации... Интересно, нашли уже потерпевший аварию БМВ? Там могли сохраниться отпечатки пальцев Шатилова... Хотя ливень, вероятно, их смыл, но в таких случаях никогда не знаешь наверняка.
Номер автомобиля Шатилов, разумеется, запомнил, но в инспекции дорожного движения у него знакомых нет... Вот напрасно он не обыскал трупы. Если не документы, то записные книжки могли бы обнаружиться, да и мало ли что другое.
Юрий Дмитриевич поймал себя на том, что рассуждает таким образом, словно ему поручено расследование инцидента на шоссе. Но он изначально не собирался ничего расследовать - найдя машину, хотел звонить в милицию... Не собирается и сейчас. Что бы ни рассказала ему девушка, он ни в какую борьбу за справедливость ввязываться не станет. Хватит, все, довольно было этой борьбы в жизни. Помочь - да, поможет в меру сил, если потребуется. Но не более того.
Марина зашевелилась и что-то прошептала во сне. Шатилов наклонился к ней, поправил плед. Девушка вздрогнула, заморгала спросонья.
– А, это вы...
– узнав Шатилова, она успокоилась.
– Я все ещё у вас? А где доктор?
– Доктор ушел. Вы у меня, все в порядке... Спите, вам надо спать. Еще лекарство действует.
– Я не хочу спать, - Марина рывком приподнялась на подушке.
– Вернее, хочу, но не могу. Как вас зовут?
– Юрий Дмитриевич.
– Я Марина Стрельникова... А вы часом не журналист?
– добавила она не то с надеждой, не то с опаской.
– Часом нет.
– Шатилов улыбнулся, подкладывая под голову Марины вторую подушку, чтобы ей не приходилось напрягать мышцы в полусидячем положении. Я обыкновенный гражданин, руковожу небольшой фирмой.
– А, вот как...
– протянула Марина, и снова Шатилов не разобрался в её интонации. Разочарование или облегчение?
– Юрий Дмитриевич, я хочу рассказать вам...
– Нужно ли сейчас, Марина? Потом расскажете, отдыхайте...
– Нет, - девушка тряхнула головой и сморщилась от боли.
– Сейчас. Мне страшно, я ровно ничего не понимаю... Юрий Дмитриевич, я меньше всего хочу впутывать вас в свои проблемы, даже совета никакого не жду. Я отлежусь и уйду... Придумаю что-нибудь... Но выговориться я должна, понимаете?!
Последние слова прозвучали как мольба об исповеди, и Шатилов не стал больше противоречить, а вместо того предложил заварить крепкого сладкого чаю.
– Спасибо, нет, - отказалась Марина.
– Лучше дайте мне сигарету...
Шатилов с сомнением поднял брови, но просьбу выполнил. Марина нервно затянулась несколько раз подряд.
– Голова кружится, - пожаловалась она, щелкнув ногтем по сигарете над поднесенной Шатиловым пепельницей.
– Юрий Дмитриевич, вам ни о чем не говорит моя фамилия?
– Стрельникова? Гм... Не припоминаю. А я должен вас знать?
– Не меня. Возможно, вы слышали о моем отце. Профессор Стрельников, знаменитый историк, член-корреспондент Академии Наук. Он часто выступал в газетах, по телевидению. Его книги издавались огромными тиражами и на прилавках не залеживались...
– Извините, Марина, - Шатилов сделал жест сожаления.
– Моя жизнь очень далека от таких вещей.
– Да, конечно... Но теперь вы знаете. Отец... Он умер от инфаркта месяц назад. Я осталась совсем одна, ведь мамы давно нет... Так вот, незадолго до смерти отец принес домой старинную рукописную книгу. Немецкую, шестнадцатого века. Это была именно рукопись в переплете, а не печатная книга. Отец очень много работал с ней. Залезал в какие-то научные сайты ИНТЕРНЕТа, составлял схемы, графики, заказывал громадные количества литературы по самым разным эпохам и странам, сутками проживал в архивах... Понятно, я извелась от любопытства. Спрашивала, но отец отказывался говорить об этой работе, только становился все мрачнее и ... Как сказать... Озадаченнее, что ли, словно столкнулся с чем-то превосходящим его разумение. Однажды мне все-таки удалось разговорить его. Он... Нет, он ничего не утверждал наверняка, ученые его уровня за сенсациями не гоняются, и пока все не будет перепроверено сотни раз... Но то, что я услышала, меня просто ошеломило.
Марина замолчала, глядя в потолок. Столбик пепла с забытой сигареты упал на плед. Шатилов смахнул его и решился напомнить о себе.
– И что же вы услышали?
Посмотрев на Шатилова так, будто видит его впервые, девушка медленно произнесла:
– Вы не сочтете меня сумасшедшей или ... Лгуньей?
– Постараюсь.
– Ладно... Тому, кто говорит "А", приходится сказать и "Б"... Слушайте...
Рассказ Марины об исследованиях профессора Стрельникова, вернее, о той их части, о какой историк счел нужным поведать дочери, длился минут десять. Когда она закончила, Шатилов признался себе, что её опасения быть принятой за сумасшедшую или фантазерку не совсем безосновательны...
– У вас такой взгляд...
– сказала Марина.
– Вот так я смотрела на отца, когда он мне все это выложил. Юрий Дмитриевич, я всего лишь передала вам его слова. Я не могу ни подтвердить их, ни опровергнуть. Но только вскоре после того разговора отец умер, и начался весь этот кашмар... После похорон пришли какие-то незнакомые люди, представились институтскими коллегами отца. Толковали о научной преемственности, о необходимости сохранить творческое наследие. Сочувствовали якобы моему горю, налили коньяк, вроде чтобы я успокоилась. Я выпила и впала в какой-то транс... А они шарили в письменном столе, в шкафах. Потом спросили меня напрямую о той рукописи. Я ответила, что ничего не знаю, я действительно не знала. Они ушли... По-моему, они ничего не унесли с собой... На следующий день я позвонила в институт, говорила с людьми из руководства, с теми, кто в самом деле работал с отцом. Оказалось, никто никого не присылал... Тогда я сама внимательно осмотрела всю квартиру, те места, где отец мог спрятать рукопись. Ее нигде не было... Исчезли и рабочие записи отца, а относящиеся к рукописи компьютерные файлы были стерты. Потом в мое отсутствие кто-то забрался в квртиру, устроил форменный погром, но дорогая аппаратура осталась на месте. Пропали только деньги, небольшая сумма. Вероятно, их взяли для отвода глаз... Меня преследовали странными телефонными звонками, советывали припомнить, где рукопись, угрожали... За мной следили на улицах... И вот сегодня явились двое с пистолетом, посадили меня в машину, повезли куда-то. Ехали они очень быстро, а куда приехали, вы знаете...
Долгая взволнованная речь утомила девушку, и она обессиленно опустилась на подушки. Шатилов задумчиво курил, сидя в кресле. Такой истории он не ожидал... Собственно, он и вообще не ожидал ничего конкретного, но логика и опыт подсказывали, что девяносто девять процентов криминальных приключений имеют весьма банальную подоплеку, как бы загадочно они ни выглядели поначалу. А тут...
– Марина, - Шатилов добавил в голос низких частот, которые, как ему казалось, помогают достигнуть доверительной интонации.
– Мой вопрос, быть может, причинит вам... Ну, словом, была ли смерть вашего отца...