Движда
Шрифт:
— Хорошие условия, — задумчиво констатировал Константин. — А что с вашей стороны?
— Костя! — не выдержала и почти закричала Лена. — А если вас убьют, продадут в рабство?! Если вы просто канете в безвестность?! Это же безумие!
— Безумству храбрых поем мы песню, — откликнулся Платонов.
К нему снова вернулось настроение легко проживаемой жизни. Внутреннее созерцание сменилось наружной улыбкой и показной бесшабашностью. Он, что называется, вошел во вкус новой идеи и даже начал в предвкушении потирать руки.
— С вас-то что, милейший Виталий Степанович? За такую работу одного признания профессионализма и смелости мало! Вы-то свою экзотику
Бабель, выслушав все обвинения, сначала побледнел, потом порозовел, часто задышав от пренебрежительного отношения к своему славному прошлому, снял двояковыпуклые очки, которые как-то вдруг запотели (вероятно, от внутреннего напряжения хозяина), протер их несвежим платком и, водрузив на переносицу, гордо ответил:
— Первое, Константин Игоревич, если вы вернетесь со стоящим материалом, я напрягу все свои связи в Москве и мы сделаем об этом материал даже на центральных каналах, второе, — Виталий Степанович внутренне напрягся, — мне скоро на пенсию, пора уже, я уступлю вам место редактора отдела.
— Не густо, — улыбнулся Платонов. — Но меня больше подогревает собственный интерес.
— Мужчины — вы сумасшедшие, — заключила Лена.
— И за это надо выпить, — подтвердил Константин.
— Ну, если только чуть-чуть... — со вздохом согласился Бабель. — Соседей звать будем?
3
За тридцать лет своей жизни Константин Платонов успел окончить филфак (а не журфак, за что прожженные профессионалы его слегка презирали, хотя писал он не хуже, а порой — интереснее и живее, потому как в журналистику привносил литературу), побывал в Вене, Париже и Нью-Йорке, где обучался искусству свободы слова, полгода был в армии, откуда был комиссован после тяжелого воспаления легких с последствиями, был три года женат и пять лет работал в продвинутой и весьма популярной газете...
Самый большой и нужный опыт в жизни он получил именно в армии, а самое большое разочарование — от супружеской жизни.
С Мариной он познакомился в редакции, куда она заявилась для осуществления совместного проекта, как представитель местного телевидения. Главный редактор поручил ведение проекта со стороны газеты Платонову. Марина относилась к категории девушек, знающих себе цену. В меру начитанная, сыплющая неологизмами рыночной экономики и пиаровской тусовки, хваткая и целеустремленная, она с легким пренебрежением относилась к собратьям из печатного цеха, считая их аутсайдерами. Но для Платонова она сделала исключение, оценив в процессе совместной работы его ум, креативность, жизнерадостность, и главное — что девушки на него западают легко и быстро, так что «лежалым товаром» он на брачном рынке не стал бы. До супружеских отношений между ними все дошло как-то само собой. Хотя, наверное, больше это походило на взаимную удачную покупку. В постели Марина и Константин оказались буквально на третий день (правильнее сказать, на третью ночь) совместной деятельности. Платонов хоть и летел по жизни без особых раздумий о ее смысле и всяческих последствиях от бездумных поступков, но эту ночь застолбил в своем сознании как какой-то элемент счастья на грани сумасшествия. Тело Марины показалось ему предметом зависти Афродиты, а ее профессиональные любовные навыки не смутили, а напротив — зажгли в сердце Платонова то, что в литературе принято называть слепой страстью. Он даже не понял, что уже на следующее утро в их паре был вторым...
Марина лепила жизнь по всем правилам американской мечты. Квартира, машина, галоп по иерархической лестнице должностей (не стесняться двигать локтями, а где-то и чисто женскими прелестями), при этом от природы романтический Платонов, хоть и отутюженный современностью, не всегда вписывался в ее прагматичные планы. Вот почему три года их связывала друг с другом только безумная страсть и расчет Марины перевести ее в достойное (по ее понятиям) совместное проживание. Детей Марина пока не хотела, но как она противостояла в этом вопросе Господу Богу и Природе, Константин не задумывался. Точнее, она сразу расставила точки над всеми буквами нехитрым ответом на его вопрос: «Не заморачивайся, не твоего ума дело, тебе хорошо? И ладно!..» И Платонов «не заморачивался», наслаждался жизнью и Мариной до тех пор, пока она не стала определять ему список задач на день, как своему подчиненному. Какая бы не была страсть, но ботаником-подкаблучником Константин себя не мыслил. Марина же относилась к категории людей, которые каждый свой поступок еще в зародыше считают правильным и готовы оправдать его идейно всеми имеющимися у них доступными средствами, основным и самым тяжелым из которых является глотка.
Год после развода Константин продолжал платить взносы по ипотеке. Этакая игра в благородного мужа. В то же время как Марина откровенно подыскивала себе следующего кандидата для совместного проживания. Сам он вернулся в однокомнатную «брежневку», оставленную ему родителями. Неудовлетворенную страсть, выворачивающую наизнанку душу, он пережил почти как наркотическую ломку. Но, выйдя победителем, смог уже иначе взглянуть на женский пол.
Последний его разговор с Мариной состоялся совсем недавно. Она неожиданно пришла к нему за поддержкой. С порога заявила:
— Костя, меня чуть не убили!
— Не верю, — как Станиславский ответил Константин.
— Ты с ума сошел! С этим не шутят! Он бросился на меня с ножом!
— Кто? Новый бой-френд?
— Нет! Его бывший любовник!
— Не понял?
— Костя, ты что, в каменном веке живешь? Не знаешь, что у некоторых мужчин любовницами бывают мужчины?
— Пидарас, что ли? — по-простому спросил Платонов.
— Гы... М... Ды... — Марина растерялась от лобового удара, но быстро нашлась: — Ты груб, Платонов, ты пещерный.
— Зато баб люблю... — Костя осекся. — Впрочем, после общения с тобой и баб не очень люблю...
— Ты гад! Я к тебе за помощью, а ты!.. — Марина готова была зарыдать.
— А чем я тут могу помочь? Что, заменить твоего друга в содомских утехах? Уволь.
— Можно я у тебя переночую? Мне нужно все взвесить в относительной безопасности. Я, — Марина изобразила на лице смущение почти девственницы, — даже готова вспомнить, как нам хорошо было...
— А на меня потом эта парочка с ножами не кинется? — ухмыльнулся Платонов. — Кроме того, прости за откровенность и натурализм, мараться после этих...
— Какой же ты гад, Платонов! — вскричала Марина.
— Но переночевать — пожалуйста, — перебил ее Константин. — Даже ужином накормлю.
— Ты гад, Костя, но ты мне нужен, — вынуждена была признать Марина.
Утром Марина разбудила его решительным криком из комнаты:
— Платонов! Я решила. Я его оставлю. Буду искать нормального мужика! Желательно в возрасте...
— И с деньгами, — проворчал Константин, поворачиваясь на другой бок, потому как отлежал все, что мог, на полу на кухне.