Двое из будущего
Шрифт:
– Да ладно, бывает, - ответил я ему и жестом пригласил за стол.
– Присаживайтесь.
Суслов опустил свое тело на край стула.
– Мне так неловко, честное слово. Со мной никогда такого раньше не случалось, - снова принялся извиняться он, но был бесцеремонно мною прерван.
– Бросьте, пустяки. Со всеми такое бывает. И прошу вас, об этом больше не надо. Мы все понимаем.
– Хорошо, - вынужденно согласился Суслов и поморщился от сильной головной боли.
– Всегда так болеешь, когда выпьешь?
– спросил он и, получив утвердительный ответ, вынес вердикт.
– Водка дрянь - ее пить нельзя. Правильно нас батюшка крестом по хребтине наставлял.
Суслов скромничал. Его терзала жажда, я это видел, но он стеснялся попросить воды. Сидел тихо, протирал глазами бутыль с запотевшим квасом. Я пододвинул к нему пустую чашку, квас, уговорил отпить. После удовлетворения дикой жажды,
– Знакомьтесь, это Козинцев Михаил Дмитриевич. Главный учредитель "Русских заводов". Ему принадлежит сорок девять процентов плюс одна акция. И у него к вам есть очень интересное предложение....
Идея с банком господину Суслову очень понравилась, понравилась настолько, что он даже забыл о донимающей головной боли. И всецело отдался переговорам. Несмотря на врожденную скромность, торговался он отчаянно. Мишка, по первоначальному замыслу желавшего предложить будущему партнеру всего лишь двадцать процентов, успехов в переговорах не добился, и потому был вынужден постепенно повышать его долю до планируемых двадцати пяти. Но и на двадцати пяти процентах Суслов не хотел соглашаться. Он хотел как минимум сорок. И уперся, словно упрямый осел, не желая сдвигаться с места. Тогда Мишка взял паузу и к следующей нашей встрече, принес бухгалтерские документы "Русских заводов" и лицензии, что на этом момент были уже оформлены и находились на рассмотрении комиссии. И только после этого, Суслов признал нашу правоту и был вынужден согласиться на двадцать пять процентов. На следующий день мы оформили, если можно так сказать, соглашение о намерениях и хлопнули в потолок пробкой от дорогого шампанского. А само переоформление завершили спустя месяц.
В свете последних событий нам пришлось пересматривать концепцию постройки помещения для управления. Здание пришлось расширять, проектировать второе крыло для нужд банка. Я попросил заложить в проект возможность увеличения численности этажей. В проекте их было всего два, но надо было думать о будущем. В скором времени нам даже этого может не хватать. Перепроектировали здание всю осень и зиму, а непосредственно к строительству приступили по весне.
О названии банка спорили долго. Суслов предлагал громкие имена, такие как "Самсон" или "Банк русских изобретений", но Мишка, в свое время съевший собаку на маркетинге, их забраковал и предложил свой вариант - "Банк "Русские заводы"". И хоть Суслов поморщился от названия, я понял, что это хороший ход. Благодаря нескольким публикациям в больших газетах нас уже худо-бедно знали. Меня изредка узнавали на улице и, бывало, что узнавшие следовали за мной попятам почти до самой проходной предприятия. Бывало, что и подходили, заламывая шапки, просились на работу. А однажды у меня даже попытались ненавязчиво взять интервью - сосед в кафе якобы случайно меня узнал и попытался вытянуть информацию. Потом поймав его уже на территории завода и вывернув у него все карманы, поняли, что это был московский журналюга, который пытался получить представление об условиях работы изнутри. Так что, название банку Мишка придумал хорошее.
А господин Суслов, удачно вложив наследство, уехал на Кавказ пить лечебные воды. Он довольствовался своей долей в нашем предприятии и, здраво рассудив, что в управлении ничего не понимает, не стал лезть в нашу работу. Мы лишь регулярно высылали ему бухгалтерские отчеты, перечисляли деньги с дохода, да изредка звали на собрание акционеров, на которые он, впрочем, предпочитал не приезжать, трогательно извиняясь в длинных письмах и заранее соглашаясь со всеми решениями.
Незаметно наступила осень 1899 года. Днями в начале сентября было пока еще тепло, а вот по утрам уже наступала влажная прохлада. Часто серые низкие облака накатывали на город и омывали дождем грязную столицу, очищая его от пыли, копоти и мелкого мусора, вымывая все это прочь из города. Я, если честно, не любил такую погоду - тысячи оттенков серого угнетали меня, а мне хотелось красок и яркого солнечного света. Я желал лета и тепла, яркой зелени и сверкающего моря, желтого, скрипящего под босыми ногами песка и коктейля с трубочкой. Я хотел в отпуск, на море, в Турцию, в Египет или в Тайланд. Все равно куда, лишь бы там было побольше солнца, тепла и воды. Но нельзя..., производство не оставишь. Мишка в постоянных разъездах - ищет полезных людей и проводит бесчисленные переговоры. Это его стихия и, занимаясь любимым делом, он "отдыхает". Фактически он живет в поездах, приезжая в Питер лишь для того чтобы выспаться, вымыться, повидать свою невесту и скорректировать наши дальнейшие планы. Я же сижу в столице безвылазно и мне это до чертиков надоело. Надо куда-нибудь съездить. Да хоть
А в Костроме было солнечно, зелено и тепло, словно бы лето здесь и не кончалось. Город встретил меня сладким запахом выпекаемого хлеба, сухой пылью, давно не прибиваемой к дороге дождем и горами конского и коровьего помета. Дворники, как и полтора года назад, убирали только главные улицы города, что были вымощены неровной брусчаткой. В торговых рядах бойко шла торговля и каждый, кто приходил сюда с парой монет в кармане, оказывался с покупкой.
Здание Госбанка я отыскал практически сразу. Внутри отделения, как и в прошлый раз, почти никого не было - лишь трое служащих, одинокий посетитель, да кивающий головой сонный дядька, который должен был изображать охранника. Посетитель - по виду состоятельный крестьянин в добротных сапогах и в свежем костюме завис с пером в грубой руке над желтым бланком, а служащий ему что-то терпеливо объяснял. Я неспешно подошел к свободному сотруднику. Служащий поднял на меня взгляд, по достоинству оценил мой дорогой наряд и лучезарно улыбнувшись, поинтересовался:
– Я могу вам чем-то помочь?
– Да, - подтвердил я, - мне необходимо встретиться с вашим управляющим. Иван Николаевич у себя?
Служащий склонил голову на бок и состроил печальную гримасу.
– К сожалению, Иван Николаевич здесь больше не работает.
– Гм..., печально, - протянул я задумчиво.
– А можно его как-нибудь найти? Он в городе?
– Да, он должен быть в городе. А может вам с нашим новым управляющим переговорить? Может он вам сможет помочь?
– предложил служащий, но с сомнением помотал головой.
– Пожалуй, нет. Мне нужен именно господин Голубин. Вы не подскажете, как его найти?
– Конечно, - подтвердил молодой человек и небрежно начеркал на листочке адрес, по которому можно было найти бывшего управляющего.
Господин Голубин был дома. Я громко постучал в калитку дома, во дворе забрехала собака и через десяток секунд тяжелая, оббитая наискось дубовыми плашками и покрытая прозрачным лаком, дверь распахнулась. Голубин был в домашнем, в длиннополом халате и тапочках, с маленькими очками на носу и с газетой в руках. Он прищурился, увидав перед собой незнакомца, затем сморщил лоб, вспоминая. Долгие пять секунд напряженно всматривался в мое лицо, а затем воссиял, неожиданно вспомнив.
– О, боже мой!
– воскликнул он, взмахнув руками.
– Вы?!
Я счастливо кивнул:
– Я! Здравствуйте Иван Николаевич. Рад снова вас видеть.
– И я рад, и я рад! Простите, запамятовал, как вас зовут...
– Василий Иванович я, Рыбалко, - подсказал я.
– Точно! А я вас в газете видел, но все равно забыл ваше имя. Что ж мы стоим здесь, проходите, - и он, посторонившись, пригласил меня внутрь.
В доме у Голубина было уютно - приглушенный шторами свет мягко ложился на ворсистые ковры, что были расстелены по всем комнатам, по углам стояли экзотические фикусы, да кактусы. Несколько шкафов были заставлены дорогим фарфором, а одна из стен была обустроена под библиотеку. Бывший управляющий провел меня в гостевую, усадил на мягкий стул.
– Маша, Маша, неси быстрее самовар, - крикнул он в соседнюю комнату.
– У нас гости. И какие гости!
На его голос вышла средних лет женщина, с волосами заколотыми на затылке клубком. Она подошла вразвалку, вытирая влажные руки о мятый разноцветный передник.
– Чего кричишь, Иван Николаич? Я и так слышу. Щас принесу, - проворчала он и не спеша поковыляла в другую комнату.
– Не надо самовара, - попросил я, вытирая пот со лба белоснежным платочком, - и так жарко.
– Тогда может кваску? Или винца... своего, домашнего?
На холодный квас я дал свое категорическое согласие, а потом согласился и на окрошку. Есть я хотел, так почему бы и нет, если она будет холодной?
А пока Маша неспешно организовывала нам запоздалый обед, Голубин достал из буфета графин с домашним вином и наполнил бокалы. Мы пригубили за встречу. А вино и в самом деле было хорошее, чуть терпкое, с легкой фруктовой кислинкой и совсем не пьяное.
– Ну-с, голубчик, - хлопнул от нетерпения в ладоши Голубин, когда мы смочили глотки, - рассказывайте, чем обязан визиту? Опять золото хотите продать?