Двое в океане

Почивалов Леонид Викторович

К двенадцати явился Филипп — в свежей белой рубашке, отчего его лицо выглядело еще темнее, тщательно выбритый, степенный. Вместе с ним пришли три его дочки, все мелкокурчавые, губастые, с быстрыми любопытными черными глазами и негасимым снежным блеском зубов на угольных лицах. Правда, у Элен, самой старшей, кожа была чуть посветлее, а губы потоньше.

— Мой прадед — испанец! — пояснил Филипп. — От него и пробилась светлая кровинка. За это Элен в школе дразнят Креветкой.

Смолин провел гостей в каюту. Здесь Филипп раскрыл свою пластиковую сумку и торжественно извлек

из нее две огромные, сверкающие чистым розовым перламутром раковины, в самом деле, удивительно похожие на слоновое ухо. От ракушек терпко отдавало йодом.

— Это для вашей школы, комрид, и для дочки мадам, — сказал Филипп, кладя ракушки на стол. Он впервые назвал Смолина товарищем, а то все «сэр» да «сэр».

Подарок был царским.

Смолин набрал номер телефона Лукиной.

— А у нас гости, — сообщил он. — Девочки, которых ты пригласила, и их папа.

— Бегу! — крикнула Ирина.

На стене каюты висела карта мира. Филипп уставился в нее восхищенным взглядом.

— У… У… До чего же велик мир! — выдохнул шумно. — И сколько же в нем воды!

Обернулся к старшей дочери:

— Элен, покажи, где наша Гренада.

Элен показала.

— Это всего-то! — изумился рыбак. — Как будто муха на карте напачкала. А где Америка?

Элен показала Америку.

— Велика! — Филипп причмокнул губами, серьезно, в раздумье склонив голову набок. — Ну точно скала нависает над нашим морем!

Бросил короткий взгляд в сторону Смолина.

— Здесь многие толкуют, что американцы надумали на нас напасть. Может быть такое?

— Не знаю. Не хочется верить.

— И я не верю. Зачем им Гренада? У них самих такая громадная земля. Сдались им наши горушки! А наши пляжи они и так обжили. Одни американцы на пляжах. Мы купаться и загорать не любим. Нам загорать ни к чему… — Он густо рассмеялся, похлопав себя по темной и грубой, как голенище сапога, щеке.

Ирина пришла в восторг, увидев девчушек:

— Нет! Нет! Сейчас никаких осмотров судна! Сейчас время обеда, и я уже приготовила места за столом.

В столовой на юных гренадок со всех сторон бросали любопытные взгляды, и глаза у людей светлели при виде того, как дети наворачивают борщ, как их крепкие зубы впиваются в куски антрекота, а щеки при этом лоснятся от удовольствия.

— У нас с мясом всегда было туго, — пояснил Филипп, который в еде проявил достойную сдержанность, но вдохновенное лицо его говорило о том, что получает удовольствие не меньше, чем его дочери. — Мясо для нас еда редкая.

Наблюдая за своими гостями, Смолин подумал, что, если бы за весь рейс не сделал ничего путного, а вот просто однажды накормил досыта этих четверых полуголодных людей, простодушных, искренних, как сам мир, в котором они существуют, он бы считал, что отправился на край света не зря.

Через час они расстанутся и уже никогда не встретятся, но, должно быть, ни он, ни Ирина, ни их неожиданные гости не забудут эти минуты, когда люди встретились с людьми — с доверием и добротой.

После обеда Смолин повел гостей осматривать судно. Показывал лаборатории, вычислительный центр, разрешили им заглянуть даже в машинное отделение и в ходовую рубку. Филипп притих, преисполненный впечатлениями. В ходовой рубке, пораженный обилием приборов на пультах управления, взглянув на Элен, назидательно бросил:

— Вот что значит наука!

Когда прощались на причале, к судну неожиданно подкатила знакомая бежевая «тойота», и из нее вышел Гарри Бауэр. Увидев Смолина, он прямиком направился к нему. На ходу бросил цепкий, оценивающий взгляд на Филиппа, на Ирину, потом на борт судна, из-за которого свешивались головы свободных от вахты любопытствующих, и пригласил Смолина отойти в сторонку.

— Здесь, в порту, в конце пирса, — сказал он, понизив голос, — есть барчик. Почему бы нам не пропустить на прощанье по кружке пива?

Смолин растерялся:

— Но, видите ли, я провожаю гостей… А к тому же всего час до отхода…

Светлые зрачки американца металлически блеснули, и голос потвердел, отвергая всякие возражения.

— Нам нужно с вами выпить по кружке пива! Понимаете? Н у ж н о! — Он снова бросил взгляд в сторону судна. — Речь идет о серьезном. Но здесь, на виду у всех, говорить ни к чему. Вы понимаете?

— Понимаю… — неуверенно пробормотал Смолин.

Он торопливо простился с Филиппом и девочками, оставив их на попечение Лукиной, и, полный сомнений, сел в машину к американцу. Через несколько минут они уже расположились за столиком бара, который прятался в тени тростникового зонтика, торчавшего среди кустов, как гриб.

Бауэр сам взял у бармена две стеклянные кружки янтарного пива, одну поставил перед Смолиным, другую приподнял:

— Счастливого пути!

Крупным глотком опустошил кружку на добрую четверть, тыльной стороной ладони отер губы и тихо произнес:

— Вашему судну грозит беда…

Он не вдавался в подробности, он просто коротко объяснил: из определенных источников — не надо спрашивать из каких — ему стало известно: заход «Онеги» в Сент-Джорджес кое-кому не очень понравился, особенно раздражило массовое паломничество гренадцев на судно. И вот решили результаты визита нейтрализовать. Так и приговорили: «нейтрализовать». Нужно запугать и гренадских руководителей, и русских, чтоб отбить охоту к новым подобным визитам судов, особенно научных, которые приравнены, как известно, к военным и шпионским. Запугать можно лишь крайним средством. Каким — понятно: наиболее популярным в наше время — террором.

— Словом, подумайте сами. Ведь у вас на борту за минувшие три дня посетителей было предостаточно. Да и со стороны бухты подступы к судну не представляли сложности…

Он отпил еще один большой глоток пива и облегченно вздохнул:

— Как говорили древние: «Я сказал и спас свою душу». — Взглянул Смолину прямо в глаза. — Я рискую. И по правде говорю, ни за что не пошел бы на такое, если бы не Клифф Марч, мой друг… — Помедлил, словно соображая, говорить ли дальше. — …И если бы не Вы сами. Скажу откровенно, мне вовсе не по душе будет узнать, что вы взлетели в воздух со всем кораблем. Ведь сейчас так модно незаметно подложить кому-то в карман маленькую аккуратную бомбочку.