Двоедушница
Шрифт:
— Может, пойдёшь поешь? — шёпотом спросила Екатерина Павловна, тихонько просунувшись в дверь.
— Я не голодна, спасибо, — так же шёпотом ответила я.
Когда она ушла, я поправила сползающее одеяло и уже, наверное, в сотый раз погладила Игоря по волосам и лицу. Как же больно было снова видеть его в таком состоянии! Как же больно было осознавать, что это снова произошло по моей вине, хоть и косвенной, но всё же моей!
Вчера я могла его убить. Разорвать на мелкие кусочки так же, как и некроманта, просто поддавшись темноте, живущей во мне. Я говорила себе, что никогда не поступила бы так
Если бы это случилось, если бы я позволила этому случиться, я бы убила себя. Если это случится, если я позволю этому случиться, я убью себя! Нет! Я убью себя раньше, чем наврежу Игорю или кому бы то ни было ещё!
Игорь зашевелил пальцами, щюрясь отвыкшими от света глазами.
— Родной, — прошептала я, прижимая его ладонь к своей щеке, — ты вернулся ко мне!
— Я тебя и не оставлял, — запустив пальцы в мои волосы, ответил Игорь. — Даже во сне я был с тобой, родная!
— Мне очень жаль твою машину, — сказала я.
— Она же тебе даже не нравилась, — улыбнулся он.
— В её нынешнем состоянии она нравится мне ещё меньше, — улыбнулась я в ответ.
Его разноцветные глаза светились такой нежностью и любовью. Как же я смогу рассказать о том, что случилось? Даже при одной мысли об этом у меня сжималось сердце!
Игорь привстал, и я тут же спрыгнула со стула, подкладывая ему подушки под спину, чтобы ему было удобнее сидеть. Всё же он был ещё слаб.
— Не вставай, родной! — Я поспешила убрать его одежду, к которой он потянулся. — Я принесу тебе всё, что ты хочешь!
— Нина, я не инвалид, и вполне могу сам…
— Нет! Пожалуйста, Игорь! Позволь мне поухаживать за тобой! Пожалуйста! — взмолилась я.
Игорь растерянно посмотрел на меня. Беспокойство и подозрение скользнули по его бледному лицу, но всё же он согласился. Приоткрыв немного окно, чтобы пустить свежего воздуха, я вышла из спальни, закрыв за собой дверь, чтобы его никто не беспокоил.
Спустившись на кухню, я быстро сделала салат из свежих овощей и пожарила омлет на сливочном масле. Обед был, конечно, так себе, но парочка тостов с вареньем и крепкий чёрный кофе без сахара, как Игорь любил, немного улучшат его, а вечером можно будет заказать что-нибудь из ресторана, если он захочет.
Съев всё скорее из вежливости, чем из-за голода, Игорь всё-таки встал и направился в душ. Я хотела и там ему помочь, но его аргументы в пользу самостоятельности и недопущения столь детского отношения к его зрелой мужественной персоне всё же были приняты мной, и я отступила, оставив его одного.
Перед уходом Екатерина Павловна всё-таки ухитрилась пропихнуть в меня немного еды. Скрестив пальцы, чтобы не вырвать, я отправилась искать Игоря. Естественно он был в гараже, тоскливо осматривая то, что ещё вчера было блестящей чёрной Ауди.
— Она была достойной и верной немкой, — попыталась пошутить я, ожидая в ответ что-то вроде "Ага! Ты не любила её, потому что она была немкой! Рассистка!", но ничего подобного не было, и когда Игорь повернулся ко мне, я поняла, что его тоска была не по машине, а по мне.
Я опустилась глаза. Не знаю, может, мне нужно было сказать, что мне стыдно, или, что я напугана, или просить прощение за то, что сделала, ведь это была я, не одержимая кем-то или чем-то, а именно я. Но мне почему-то казалось, что сейчас должен говорить он. Принимет ли он меня такой, или же нет? Сможет он любить меня такой, или же это слишком сложно для него?
— Ты знаешь, что происходит с теми, кто пытается уничтожить некромантов? — задумчиво спросил Игорь и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Они сходят сума. Энергия, которой питают свою магию некроманты, взрывается в момент их смерти, тем самым вызывая страшное проклятье. Оно и сводит сума.
— К чему ты мне это рассказываешь?
— К тому, чтобы ты знала, чем всё могло для тебя закончиться.
— Но не закончилось же!
— Да, не закончилось, и мне страшно представить почему. Страшно, потому что я могу только догадываться о том, на что ты способна, в то время как Витольд уже об этом знает. Страшно, потому что тогда он не остановится не перед чем, чтобы добраться до тебя. Страшно, потому что я боюсь, что не смогу тебя уберечь.
Я отвернулась, пряча слёзы. Вот значит, какая на вкус была безысходность — горькая от признания правды и солёная от слёз, потому что я поняла, что Игорь решил сражаться. Решил давно, окончательно и бесповоротно.
Я вроде как должна была вздохнуть с облегчением и радостью, что он не отвернулся от меня, но разве я могла радоваться тому, что придёт следом?
Чем больше я об этом думала, тем больше в этом убеждалась. Тогда в мае, когда Игорь накаркал нам войну, что мы имели? Мы имели Орден, столетиями уничтожавший всех, кто владел искусством магии; мы имели их лидера, по слухам одержимого двоедушниками и коллекционировавшего их лохматые головы.
А что мы имели теперь? Теперь мы имели просто психа и могущественного ведьмака по совместительству, одержимого сделать мою голову венцом своей коллекции или ещё чего похуже, убивающего любого на своём пути, имеющего в союзниках медведей-перевёртышей и некромантов.
И пусть я была законченным пессимистом, если не верила, что кто-нибудь в здравом уме захочет к нам присоединиться кроме тех, кто уже и так был обречён из-за знакомства с нами. Игорь, однако, не желал об этом слушать.
— Ты ставишь вопрос ребром, — сказал он, когда мы все собрались в гостиной за столом, и я озвучила свой воодушевляющий прогноз. — Конечно, если предлагать всем умереть, то переговоры обречены на провал.
— То есть лучше соврать?
— Ниночка, врать нам не нужно, — вмешалась Екатерина Павловна. — Нужно просто грамотно преподнести сложившуюся у нас ситуацию, чтобы те, с кем мы будем говорить, смогли увидеть, что дело гораздо сложнее, чем кажется. В конце концов, каждый преследует свои цели, а альянс с нами может быть полезен для кого-нибудь.
— И некроманты, и перевёртыши поступили так же, приняв предложение Витольда, — вставил Костя.
Пренебрежительно фыркнув, я вышла покурить во двор. Значит, никто не разделял моё мнение. Ну и пусть! Это было не существенно, потому что моя цель была только моей, и то, на что я была готова пойти, чтобы достичь её, было только моей заботой.