Двор чудес
Шрифт:
И перед этим грозным гласом задрожала, склонила головы вся толпа.
— Аминь! — откликнулся хор пятисот монахов.
XIV. Цыганка
Расставшись с Монкларом, Джипси тотчас отправилась с площади Мобер во Двор чудес. Но на улице Дурных Мальчишек она увидела двух человек, которые на самодельных носилках несли третьего.
Рядом с носилками шли две женщины — цыганка сразу узнала знакомых потаскух. Она подошла ближе и увидела на носилках Манфреда.
— Он мертв? — спросила Джипси.
— Да нет, просто без чувств лежит. У него рука перебита.
— Куда вы его несете?
— Как «куда»? К тебе, Джипси!
— Ко мне? — сказала она таким голосом, что потаскухи так и застыли на месте. — А меня сегодня дома не будет. Да потом, право слово, ему опасно будет во Дворе чудес.
Джипси задумалась. Что творилось в ее зачерненном сознании? Не жалость ли в этот миг осветила ее дикий взор?
— Несите его к Маржантине! — вдруг сказала она.
— К полоумной? Да что с тобой вдруг, Джипси?
— Право слово, — сказала она, — нужно ему быть у Маржантины… вы не знаете почему… а я знаю!
Потаскухи переглядывались, изумляясь все больше и больше. Но Джипси так уважали, так высока в этом наивном и легковерном мире была ее репутация «прозорливицы», что девицы ничего не возразили.
Мужчины опять подняли носилки. Цыганка видела, как они вошли в дом полоумной Маржантины.
Дома Джипси села и что-то долго писала. Ведь она умела читать, писать и считать, хотя всячески остерегалась хвастать своими умениями.
Закончив писать, она сложила бумагу, заклеила облаткой и бегом пустилась к Маржантине. Манфред лежал там на полу на соломе.
— Будешь за ним ухаживать? — спросила она.
— Да, да, — ответила Маржантина. — Раз было, за мной гнались, а он меня выручил.
— Вот и хорошо. Деньги тебе нужны?
Не дожидаясь ответа, она сунула в руку Маржантине несколько экю и продолжала:
— А знаешь, Маржантина, что я тебе скажу? Будешь за ним хорошо смотреть, он поможет тебе и дочку найти.
Маржантина подошла к двери и задвинула засов.
— Пусть кто сунется! — буркнула она при этом.
— Теперь слушай внимательно, — продолжала Джипси. — Видишь вот это?
Она показала запечатанное письмо.
— Так вот: когда он поправится, но не раньше — поняла?..
— Поняла, не раньше…
— Отдашь ему вот эту бумажку.
— Ясно. Давайте сюда.
Маржантина взяла письмо и засунула в дырку в стене, которая была у нее вместо шкафа.
— Запомни хорошенько, — еще раз повторила Джипси. — Не раньше, чем он поправится!
— Раньше не дам!
«Вот и хорошо, — подумала Джипси. — У меня будет неделя с лишним. Даже больше, чем нужно».
Она еще раз посмотрела на Манфреда не без нежности и ушла.
Дома Джипси сложила в сверток ценные вещи — главным образом украшения — на довольно большую сумму. Достала
Она думала о Манфреде — вернее, пыталась думать — и бормотала про себя бессвязные слова:
— Ну как я могла подумать, что привяжусь к нему, что мне захочется, чтоб он не был несчастен! А Монклар… вот кому будет плохо! Ну и пусть Манфред будет счастлив, мое какое дело? Теперь уж он не уведет у меня сына прево… Но как он будет плакать! Лишь бы с ума не сошел! А то еще, может, и умрет сразу…
Лантене был виновен в неповиновении властям, в попытке устройства побега Доле из Консьержери, в покушении на жизнь Игнасио Лойолы, в вооруженном нападении на Лувр во главе воровской шайки, в противостоянии королевской власти при штурме Двора чудес, наконец, в нападении вместе с ворами на Монклара во время казни Доле. Лантене был обречен. Над ним для вида устроят суд. Потом, не позже, чем послезавтра, его повесят.
А она, Джипси, будет на этой казни. А когда Лантене испустит последний вздох, она обернется к графу де Монклару и скажет:
— Ты двадцать с лишним лет искал сына, проливал о нем слезы… Гляди! Вот он!
К девяти часам вечера цыганка явилась в особняк Монклара. На этот счет явно были отданы распоряжения, потому что ее немедленно пропустили и отвели в кабинет к великому прево.
— Говори, — сказал граф с необычной для себя добротой. — Чего ты от меня хочешь?
— Монсеньор, — ответила цыганка, делая величайшее усилие, чтобы не выдать ненависть, рвавшуюся из сердца, — помните, я когда-то приходила просить у вас милости?
— Помню, — бесстрастно ответил Монклар.
— Тот, кого должны были повесить, был мой сын. Помните?
— Помню, — опять сказал Монклар.
— Да, монсеньор, я знаю, у вас хорошая память…
— А у тебя, пожалуй, еще лучше моей, — ответил Монклар таким вкрадчивым голосом, что цыганка вздрогнула.
— Это правда, монсеньор, — сказала она, — память у меня недурная. Что я вытерпела в тот день, как повесили моего сыночка, и с того страшного утра каждый день… Это, монсеньор, такой ужас, что другого такого я уже не переживу…
— Так ты вот зачем пришла?
— Я вам, монсеньор, уж два раза спасла жизнь — дайте мне взамен жизнь Лантене.
— А я думал, ты его ненавидишь?
— Я, монсеньор? Кто вам такое сказал? Лантене мне надобен, это правда.
— Но ведь когда я попал в лапы к ворам, ты сама нарочно рассказала мне, что Лантене желает моей смерти.
— И что с того? — жадно спросила цыганка.
— А то, что он меня не жалел — и я его не пожалею… Но тебя я все равно не понимаю. Странно что-то: доносишь мне на Лантене, несколько раз на него мне прямо указываешь, а потом приходишь просить его жизни!