Двор Крыльев и Гибели
Шрифт:
— Почему вы ходили.
Я открыла рот, но золото глаза Люсьена привлекло мое внимание. Завладело им.
Мое колебание, должно быть, было достаточным показателем моей осторожности.
Челюсть сжалась, и, с намеком на разочарование, Люсьен извинился и ушел в свою комнату.
Разочарование — и, возможно, досада. Я отбросила эти мысли — и то, что они со мной делали.
— У нас были вопросы к Костерезу.
Кассиан улыбнулся Амрен, когда Люсьен исчез.
— И к тебе тоже есть парочка.
Дымящиеся глаза Амрен вспыхнули.
— Вы собираетесь освободить Костереза.
Я просто сказала:
—
Армия, состоящая из одного монстра.
— Это невозможно.
— Напомню, что ты, милая Амрен, сбежала, — возразил Рис. — И все еще свободна. Значит, это возможно. Возможно, тебе стоит рассказать нам, как ты сделала это.
Я поняла, что Кассиан подошел ближе к двери, чтобы быть ближе к Нэсте. Чтобы схватить ее, если Амрен решит, что ее не интересует, к чему идет этот разговор. Что ее не беспокоит мебель этой комнаты.
Возможно, поэтому Рис теперь был по другую сторону Амрен — чтобы отвлечь ее внимание от меня, а Мор позади нас, напряженная всем своим гибким телом.
Кассиан уставился на Нэсту — достаточно сильно, чтобы моя сестра, наконец, повернулась к нему. Встретила его взгляд. Его голова слегка наклонилась. Тихий приказ.
Нэста, к моему удивлению, подчинилась. Подошла к Кассиану, когда Амрен ответила Рису:
— Нет.
— Это не было просьбой, — сказал Рис.
Когда-то он признался, что даже просто спрашивать ее о чем-то она позволила ему лишь в последние годы. Но приказывая ей, давя на нее таким образом...
— Фейра и Кассиан говорили с Костерезом. Он хочет Уроборос в обмен на службу нам — на сражение с Хайберном на нашей стороне. Но нам нужно, чтобы ты объяснила, как вытащить его.
Сделки с Рисом или мной должно хватить, чтобы он нам подчинялся.
— Что-нибудь еще? — ее голос был слишком спокойным, слишком нежным.
— Когда мы покончим со всем этим, — сказал Рис, — то мое обещание все еще в силе: если хочешь, можешь использовать Книгу, чтобы вернуться домой.
Амрен уставилась на него. Было так тихо, что было слышно тиканье часов на каминной полке. И кроме этого — фонтан в саду –
— Отзови своего пса, — сказала Амрен убийственным тоном.
Потому что тень в углу за Амрен... это был Азриэль. В его руке со шрамами была обсидиановая рукоятка Говорящего Правду. Я не осознавала, что он двигался — хотя не сомневаюсь, что другие, скорее всего, знали это.
Амрен оскалилась. Красивое лицо Азриэля всего лишь дернулось.
Рис оставался на своем месте, когда спросил Амрен:
— Почему ты не хочешь нам рассказывать?
Кассиан обыденным движением поставил Нэсту за собой, его пальцы зацепились за юбки ее черного платья. Как будто он хотел успокоить себя, что она не стоит на пути Амрен. Нэста только поднялась на носочки, чтобы рассмотреть происходящее из-за его плеча.
— Потому что у камня под этим домом есть уши, у ветра есть уши — все они слушают, — сказала Амрен. — И если они расскажут... Они помнят, Рисанд, что они не поймали меня. И я не позволю им снова посадить меня в эту черную яму.
Мои уши дернулись, когда я установила щит.
— Никто за пределами этой комнаты не услышит.
Амрен посмотрела на книги, забытые на низком столике в гостиной.
Она нахмурилась.
— Я должна была что-то отдать. Я должна была отдать себя. Чтобы выйти, мне пришлось стать чем-то совершенно другим, чем-то, что не узнала бы Тюрьма. Так что я — я привязала себя к этому телу.
Я никогда не слышала, чтобы она запиналась раньше.
— Ты говорила, что кто-то другой привязал тебя, — осторожно спросил Рис.
— Я соврала — чтобы покрыть то, что я сделала. Чтобы никто не знал. Чтобы избежать Тюрьмы, я сделала себя смертной. Бессмертной, как вы, но... смертной по сравнению с тем, кем я была. И кем я была... Я не чувствовала, не так, как вы. Не так, как я сейчас чувствую. Некоторые вещи — верность, гнев и любопытство — но не весь спектр, — опять этот взгляд вдаль. — Я была совершенной, по словам некоторых. Я не сожалела, не горевала — и боль... Я не испытывала ее. И все же... все же я оказалась здесь, потому что я не совсем похожа на других. Даже раньше, когда я была тем, кем была, я была другой. Слишком любопытной. Задавала слишком много вопросов. В тот день, когда в небе появился разрыв... это вызвало во мне любопытство. Мои братья и сестры сбежали. По приказу нашего правителя, мы опустошили города-близнецы, сравняли их с землей, и все же они убежали от этого разрыва. Но я хотела посмотреть. Я хотела. Я не была рождена или воспитана, чтобы чувствовать такие эгоистичные вещи, как желание. Я видела, что случалось с моими родичами, которые заблуждались, которые научились ставить свои нужды превыше всего. Которые научились... чувствовать. Но я прошла сквозь ту слезу в небе. И вот я здесь.
— И ты отдала это все, чтобы выбраться из Тюрьмы? — тихо спросила Мор.
— Я отдала свое могущество — мое совершенное бессмертие. Я знала, что однажды я... почувствую боль. И сожаление. Я бы захотела, и я бы сгорела от этого. Я бы... упала. Но я была — там было заперто время... Мне было все равно. Я не чувствовала ветра на лице, не вдыхала запаха дождя... Я даже не помнила, каковы они. Я не помнила солнечного света.
Это привлекло внимание Азриэля — темнота говорящего с тенями отдалилась, чтобы открыть глаза, полные понимания. Заперто.
— Так что я привязала себя к этому телу. Я запихнула глубоко в себя свое горящее могущество. Я отказалась от всего, чем была. Дверь камеры просто... открылась. И я вышла.
Горящее могущество... Оно все еще тлело в ней глубоко внутри нее, видимое только через дымку ее серых глаз.
— Это будет ценой освобождения Костереза, — сказала Амрен. — Вам придется привязать его к телу. Сделать его... Фэ. И я сомневаюсь, что он согласится на это. Особенно без Уробороса.
Мы молчали.
— Вам нужно было спросить меня, прежде чем идти, — сказала она, и в ее тоне опять появилась резкость. — Я бы избавила вас от этой встречи.
Рисанд сглотнул.
— Ты можешь — освободиться?
— Не сама.
— Что случится, если это произойдет?
Амрен долго смотрела на него. Потом на меня. На Кассиана. Азриэля. Мор. Нэста. Потом, наконец, опять на моего мейта.
— Я не буду помнить вас. Вы все будете мне безразличны. Я либо убью вас, либо уйду. Что я чувствую сейчас... это будет незнакомо мне — чувства не будут влиять на меня. Все, чем я являюсь, это тело... я перестану этим быть.