Двор. Баян и яблоко
Шрифт:
Все эти мысли, нахлынув на нее именно сегодня, так и остались в сознании, все более тревожа ее тем, что она, недодумав всерьез и не взвесив всех обстоятельств, поддержала просьбу Шмалева.
«Происшествие с молодоженами» Николаем и Валей Самохиными, возможно, перестало бы занимать соседское любопытство, если бы оно касалось только мужа и жены. Да и, кстати, Самохины вместе со всеми ранехонько пришли на работу: Валя — в бригаду Наркизова, а Николай, как и обычно, выполнял свои обязанности подвозчика и весовщика. Но молодежь, подглядевшая в оконную щелку первую супружескую драму, по всему селу разнесла разгадку происшествия: бедной Вальке попало от мужа из-за
Шура хмурилась и сердито посматривала на неуместное веселье порученной ей бригады. Некоторые люди средних лет прекращали смех, но те, что помоложе, все еще не могли угомониться. Стоило Шмалеву сказать слово, как под яблонями опять поднимался дружный хохот.
Не однажды Шура грозно поглядывала на Шмалева, но он как бы не замечал ее возмущенного недовольства и мельком улыбался ей с лукавой безмятежностью, которая, казалось, говорила: о чем беспокоиться, все идет как следует.
Не пришлось Шуре долго наблюдать за ним, чтобы убедиться: от скорбного смирения его в ночном разговоре и следа не осталось. Теперь он держался развязно, явно любуясь собою и впечатлением, которое производили его находчивые ответы и шутки. Однажды он снисходительно выразился о Шуре «наш временный бригадир», потом дважды назвал ее Шурочкой — и наконец, якобы утихомиривая смех и шутки, стал, кивая в ее сторону, явно передразнивать недовольное выражение ее лица.
На некоторое время Шура, растерявшись от этой неожиданной и резкой перемены в поведении Шмалева, не нашлась, как восстановить порядок в бригаде.
— Ой! Батюшки! — вдруг со смехом закричал Шмалев, запнувшись обо что-то. В траве раздался треск.
— Что такое? — сердито спросила Шура.
— Плодосъем сломал, — беспечно ответил Шмалев… — Э… да второй плодосъем тоже повредился… вот так штука.
Шура выхватила из рук Шмалева сломанные палки, и накопившееся в ней раздражение наконец вырвалось наружу.
— Ты что, Шмалев… издеваешься над людьми или спятил? Мало того, что дисциплину нарушаешь, так еще и два плодосъема сломал, когда у нас в них и без того нехватка!.. Ты как чертополох за всех цепляешься, все портишь, людям работать мешаешь! Разве я тебя в бригаду звала? Если ты сюда к нам напросился, так работай как честный… и довольно языком трепать, работать надо… А не будешь работать, уходи сейчас же из бригады!
Шмалев оглядел всех большими, недоумевающими глазами.
— По-ду-майте-е… — протянул он. — «Уходи»… А зачем же тогда меня принимали, Шурочка?
— Я тебе не Шурочка, а Александра Трофимовна, я за бригадира здесь, — резко оборвала Шура и отошла, вдруг чего-то испугавшись.
«Ох, вздорный это парень… может, его даже опасаться надо было, а не жалеть… — сердясь на свою доверчивость, думала Шура. — Как бы он еще чего не натворил».
Прошло несколько минут, и Шура должна была отметить про себя, что порядок в бригаде еще сильнее пошатнулся из-за нехватки плодосъемов, которые сборщики начали таскать друг у друга. Яблони на этом участке были старые и высокие, обильно осыпанные крупными румяными яблоками. В добавление к поломкам под одним сборщиком, грузным и неуклюжим, подломилась ветхая лестница. Осталось две лестницы на четыре могучих дерева, отягощенных плодами.
Шура побежала к соседним бригадам, где ей ничем не могли помочь — везде недоставало лестниц и плодосъемов.
— Александра Трофимовна! — звал кто-то из-под пышных кущ. — Опять у меня плодосъем стащили!
Шура кидалась туда на срочную расправу.
— Кто взял? Зачем? Разве тебе плодосъем нужен?
— Да яблоко вон как высоко.
— Врешь! С лестницы до этого как раз дотянешься! Да и руками нежнее с ним обойдешься!
Она снимала яблоки, чутко, как лань, оглядываясь и слушая, что делается вокруг.
— Эх, Шурочка, дорогая, — с насмешливой мольбой бросил Шмалев и обернул к ней лукавое лицо. — Охота тебе на эту зелень сердце тратить!
— Мне бригада доверена. Не болтай, Шмалев.
— Все равно этих озорников не переделаешь. Ты с ними нянчишься, а они тебя же и высмеивают.
— С чего ж это, если я правильно требую… И буду требовать!
— Можешь и не добавлять… Я знаю, как у нас стервенеют на работе, прямо съесть друг дружку готовы… Брр… жутко!
Шура занесла было ногу на лестницу, приставленную к дереву, но подалась назад.
— Это к чему ж ты так выразился?
— Ну, ну… пошутить нельзя!
— Ты всегда так… Тебе шутка, а человеку, как игла под кожу. А у меня работа по доверию, по чести… Помнить бы тебе надо об этих делах.
Через несколько минут раздались крики под самой большой яблоней, ветки которой с южной стороны нависали над откосом берега, круто спускающегося к Пологе.
— Что опять случилось? — испугалась Шура.
— Господи боже, какое же невезенье! — шумно вздохнул, разводя руками, Шмалев. — Две большущие корзины с берега, вместе с землей, так и рухнули вниз!..
— Что же вы смотрите все! — отчаянно крикнула Шура. — Спасать же надо яблоки, а то их волной в реку смоет!..
— Подумаешь, что спасать… — лениво промолвил Шмалев. — Я понимаю, упал бы в воду человек, а то… какие-то паршивые яблоки…
— Да это же самые дорогие наши сорта… и, смотрите, сколько пудов этих прекрасных яблок внизу на песке валяется!.. А труда человеческого сколько на них затрачено… и все это бросить? Ты просто очумел, Шмалев!.. Нечего тебе увертываться, беги скорей вниз и — собрать все до последнего яблочка!
Шура, первая, птицей слетела вниз. Охапками и, не ленясь, по одному начала собирать раскатившиеся во все стороны по берегу яблоки.
— А и зла ты сегодня на меня, Александра Трофимовна, — послышался над ухом Шуры тихий, напряженный голос Шмалева. Он неторопливо собирал яблоки рядом с ней. — Ты сегодня сплошь нападаешь на меня… А я не люблю, чтобы мной этак помыкали…
— Нечего врать! — прервала Шура, отирая горячий пот с лица. — Я за колхозное добро душой болею, мне честь бригады доверена… Нам бы сейчас яблоню обирать, а мы вот с песка яблоки поднимаем, двойную работу делаем… И кто, кто это, подлый, корзины на самый сыпучий край поставил, чтобы все вниз рухнуло!