Двор. Книга 2
Шрифт:
— Нет, — возразил Иона Овсеич, — Тося сама имеет рыльце в пуху: она держала молочную лавку на Привозе и вела торговлю.
— Подожди, Овсеич, — развела руками мадам Малая, — но человек должен был с чего-нибудь жить, так почему работать на фабрике или в мастерской можно, а вести торговлю нельзя?
Иона Овсеич немножко подумал и ответил:
— Ты меня удивляешь, Малая. Когда на короткое время восстановились капиталистические порядки и человек сразу сделался частным хозяйчиком, мы не имеем права закрывать глаза на правду: а не хотел ли он того же в условиях советской власти, только глубоко прятал в своей душе?
Да, согласилась Клава Ивановна, есть немало людей, которые говорили одно,
— Малая, — покачал головой Иона Овсеич, — нельзя варить одну кашу из гречки и перловой вместе: что хорошо — то хорошо, здесь никто не спорит, а где есть сомнение — не надо прятать голову под крыло и убаюкивать себя красивыми сказками и легендами. Кроме того, по словам Хомицкой, ее Колька слушал регулярно передачи из Москвы, разбрасывал на 7-е ноября листовки и прокламации, а подтвердить, опять-таки, некому. Я тебе скажу больше, она даже не знает, откуда он доставал эти листовки. В одном смысле Середа права: теперь многие стараются убедить, что в оккупацию они были партизанами и подпольщиками.
— Что же получается, — спросила Клава Ивановна, — если мы не найдем еще свидетелей, так Тосю надо держать под подозрением, а Настя может ходить себе по земле, как все другие люди?
— Такого случая, — Иона Овсеич провел черту пальцем в воздухе, — чтобы мы не могли найти свидетелей, не должно быть. А что касается Анастасии, я сам выберу способ объяснить ей: лучше добровольное признание, чем под давлением улик.
Вечером Клава Ивановна уехала обратно в Ширяевский район, колхоз имени Сталина, а Иона Овсеич, через Олю Чеперуху, вызвал к себе тетю Настю. Оля, хотя ее не приглашали, тоже села за стол, подперла рукой голову и завела разговор про мебель: конец войны уже не за горами, вот-вот вернется с фронта муж, приедет сын, а у нее на всю квартиру два стула и одна кушетка. Иона Овсеич сказал, ничего страшного, можно посидеть пару дней на деревянном полу, это не окопы, где до пояса вода.
— Товарищ Дегтярь, — схватилась тетя Настя, — нехай Оля пойдет со мной: я из своей хаты дам ей два стула и шуфлядку, мне через них только теснота и повернуться нема где.
Насчет стульев и шуфлядки, сказал Иона Овсеич, они договорятся с Олей отдельно, а сейчас Чеперуха может идти к себе домой и заниматься хозяйством.
— Товарищ Дегтярь, — Оля крепко зажмурила глаза, — вы остались такой же строгий, как были до войны.
— Чеперуха, — сказал Иона Овсеич, — когда будешь выходить из передней, выключи за собой свет, а то даром горит.
Оля выключила свет, захлопнула дверь, постояла немножко, прослонясь ухом к филенке, но из комнаты не было слышно ни слова, одна тишина, иногда скрип, как будто ветер открывал и закрывал ставни. Она уже собралась уходить, как вдруг завыл женский голос и сразу поднялся до верхней ноты, можно было подумать, человек рвет на себе волосы, потом вмиг стало тихо, потом голос повторился, но уже привычно, ровно, вроде над покойником, пока он еще дома и можно посидеть возле него, рядом.
На следующий день, поздно вечером, радио как раз передало сообщение Совинформбюро, что наши войска заняли столицу Румынии город Бухарест, тетя Настя стояла возле ворот и ждала, когда Иона Овсеич вернется с фабрики. Ляля Орлова, которая возвращалась со второй смены, пришла вслед за товарищем Дегтярем и невольно увидела всю картину: сначала тетя Настя старалась ухватить его за руку, потом забежала спереди, бросилась в ноги и ударилась лбом о камень, Иона Овсеич хотел сделать шаг в сторону, но тетя Настя обняла его за ноги, опять ударилась
— Ой, товарищ Дегтярчик, ой, любонька, не надо! Ой, не надо!
Иона Овсеич уперся правой рукой в стенку, чтобы не упасть, сильно дернул левую ногу, потом правую, тетю Настю два раза подкинуло, как будто снизу ударили в живот, и она закричала:
— Ой, Богом прошу, не надо, товарищ Дегтярчик!
— Стерва! — сказала Ляля Орлова. — Богом просишь, а раньше, где был твой Бог! Стерва.
Иона Овсеич поднимался по железной лестнице, слышно было, как цокают подковки, словно считают каждую ступеньку в отдельности: цок, цок, цок…
На субботу тетю Настю вызвали в управление, улица Бебеля, 12. За день до этого вызывали Тосю Хомицкую, Лялю Орлову и мадам Ага, караимку из сорок пятого номера. Женщины сами никому ничего не рассказывали, но Дина Варгафтик не зря говорила: земля имеет уши.
С водой каждый день случались перебои, за пресной надо было ходить на Пушкинскую, угол Троицкой, примерно километр, а соленая была почти рядом — на Преображенской, во дворе бани Исаковича, пять минут быстрым шагом. Тетя Настя с вечера приготовила бидон и железную бочку, вместе литров сто, поставила на тележку с колесами от детского велосипеда и рано утречком, люди еще спали, поехала за водой. До восьми часов, когда было уже время идти в управление, она успела полить оба двора, черный и белый, тротуар возле ворот и кусочек мостовой. Пар незаметно поднимался от теплых камней и асфальта, обтекал руки, лицо, уши и проникал внутрь, как будто легкая ингаляция.
Тетя Настя была в белом холщовом переднике, как до войны, накануне больших праздников, с правой стороны номерной знак из оцинкованной жести, совсем новый, неделю назад выдали в милиции, на голове синяя косынка — тоже холщовая. Для поливки она обула мужские резиновые боты, сорок второй или сорок третий размер, потом переобулась в сапожки со шнурками и лакированными крючками, взяла паспорт, профсоюзный билет, справку, что она добросовестно относится и выполняет свои обязанности по уборке и чистоте двора, которую товарищ Дегтярь лично выдал перед самой войной, в мае сорок первого года, и пошла в управление, на улицу Бебеля, 12. Возле Александровских садиков она вспомнила про значок Осоавиахима, он лежал в шуфлядке, немножко потопталась на месте, возвращаться с полдороги — нехорошая примета, но вернулась и надела — с правой стороны, впереди номерного знака: латунные цепочки, на которых держался значок, рядом с серебристым жетоном блестели будто золотые.
В управлении тетя Настя просидела целый день, до вечера. Говорили, что Иона Овсеич тоже заходил, во всяком случае Дина Варгафтик, по дороге на свою швейную фабрику имени Воровского, сама видела его на углу Бебеля и Кангуна, сто шагов от управления.
Около девяти часов, уже стемнело, пора было зажигать фонари, но экономили электроэнергию, тетя Настя опять поехала со своей тележкой по воду. Тося Хомицкая сказала: сволочь поганая, теперь моется, моря не хватит, чтобы смыть кровь, которая на ней.
Тетя Настя побрызгала во дворе газоны, виноградную лозу у ворот; остаток воды поставила на плиту, затопила и села ждать, пока нагреется. От разных мыслей тетя Настя забыла про воду и заметила, когда уже перекипело и потекло на плиту. Теперь надо было ждать, пока остынет, потому что одним кипятком мыться не будешь.
Остывало до полночи, тетя Настя пошла закрывать ворота, уже все, и Ляля Орлова, сидели по домам. Тетя Настя помыла голову, потом в этой же воде руки, ноги и все остальное. Чтобы волосы быстрее просохли, она подбросила несколько щепок в топку, поставила рядом стул, повернулась боком, распушила волосы руками и немножко наклонилась к плите, а то много тепла уходило даром.