Двор. Книга 2
Шрифт:
От сильной духоты тетя Настя разомлела, в ушах поднялся звон. Звон был душный, красного цвета — как кровь, пока она еще капает из раны и не успела потемнеть на воздухе. Тетя Настя хотела подняться и выпить кружку холодной воды, а ноги не слушались и в животе сделалось тяжело, вроде набили песком. Потом сделалось тяжело во рту, язык разбух, не продохнешь, тетя Настя очень испугалась, а ноги все равно не слушались: как на одном месте стояли, так и стояли.
Часа в четыре, перед утром, за воротами дернули звонок, шум поднялся, как будто звонили на керосин. В Покровском переулке, где Военная комендатура, залаяли собаки; звонили
Тетя Настя отпирала ворота в шесть. Ляля Орлова нарочно выходила на пять минут позже, чтобы не надо было просить.
Еще из парадного Ляля увидела, что ворота заперты, но, на всякий случай, подошла, с силой подергала замок, пусть дворничка хорошо услышит, и отступила в сторонку. Тетя Настя не выходила, Ляля опять стукнула замком по воротам, потянула веревку дворницкого звонка, подождала полминуты и трахнула кулаком в дверь, чуть не вылетело стекло.
Было пятнадцать или двадцать минут седьмого, Ляля потеряла всякое терпение, не говоря уже про смену, на которую она опаздывала, и закричала Насте, чтобы оставила свои румынские штучки, а то на всю жизнь получит баню с парной в Соловках.
Пришли Дина, Тося и Оля, они имели в запасе почти целый час до смены, можно было подождать, но дело в принципе. Дина сказала, надо разбить стекло и залезть в комнату, если по-другому не получается. Женщины минуту прислушивались, потом Ляля ударила двумя руками по раме, верхние стекла потрескались, все четыре створки, наружные и внутренние, открылись настежь. Ляля залезла на подоконник, Оля и Тося подталкивали сзади, увидела тетю Настю, как та спокойно сидит возле плиты, крикнула, пусть отпирает ворота или даст ключи, но тетя Настя не обращала внимания, даже не повернула головы. Ляля подошла ближе, остановилась возле кровати, женщины из подъезда спрашивали, почему так долго, а она не могла ответить, не могла двинуться, изо всех сил держалась за спинку кровати и смотрела, как загипнотизированная, на тетю Настю. Локоть, который упирался в плиту, вдруг съехал, тетя Настя качнулась вперед, вроде падает. Ляля закричала не своим голосом, выскочила на подоконник и спрыгнула в подъезд.
— Девочки, — заплакала Ляля, — я на нее кричу, а она сидит у плиты. Мертвая.
Дзеленькнул колокольчик над дворницкой, и, не дожидаясь, пока отзовутся, снаружи забарабанили в ворота. Тося сказала, пусть ее подсадят, она поищет ключи, снаружи опять забарабанили — в этот раз, наверно, железякой, такой сильный получился гром.
Когда нашли ключи и открыли, за воротами стоял Иосиф Котляр. Дина первая бросилась навстречу и закричала, можно подумать, пришла милиция и стучит железными револьверами. Нет, засмеялся Иосиф, это главнее, чем милиция, это приехал сам Котляр и стучит деревянной ногой.
— Он выбрал удачный момент, — сказала Дина, пока Иосиф по очереди обходил Олю, Тосю, Лялю, чтобы обнять и поцеловаться. Когда кончились объятия, Иосиф хотел зайти в дворницкую и поздороваться с тетей Настей. — Ты выбрал удачный момент, — повторила Дина Варгафтик, — можешь сразу попрощаться: Настя сидит у себя в комнате мертвая.
Через час приехала милиция. Иона Овсеич заранее предупредил жильцов, чтобы не заходили в дворницкую и ничего не трогали: это может помешать следственным органам и вызвать ненужные осложнения.
— Какие осложнения? —
— Наоборот, — сказала Оля Чеперуха, — ей еще повезло. Другой всю жизнь несет людям добро и хорошо намучается перед смертью, такие у него боли, а ей не только от Бога — даже от людей не успели устроить суд.
Иона Овсеич внимательно смотрел на Тосю Хомицкую, она не замечала или удачно делала вид, что не замечает.
Милиция отвезла тетю Настю в морг судебно-медицинской экспертизы, Валиховский переулок, 2, там сделали вскрытие и написали заключение, что смерть наступила по естественным причинам — инфаркт миокарда и тромбоз сосудов головного мозга.
Поскольку родственников в Одессе у Анастасии Середы не было, а двор отказался, труп погрузили на машину и прямо из морга отвезли на Слободское кладбище, недалеко от областной психбольницы. Шофер взял в конторе расписку, пожал руку начальству и сказал, что при таких клиентах можно только лапу сосать.
На первый день Иосиф Котляр остановился у Тоси: квартиру, в которой он проживал до момента ухода жены на фронт и эвакуации, теперь занимала мадам Лебедева с дочерью Ниной, обе с Бугаевки, там у них был дом, но в сорок первом году попала бомба, и дом сгорел. Когда Иосиф хотел зайти в свою комнату и посмотреть, три года он ждал этой минуты, мадам Лебедева захлопнула перед самым носом дверь и крикнула, пусть едет обратно в Ташкент, а здесь ему нема чего делать. Иосиф мирно объяснил, что эвакуировался в город Нижний Тагил, на Урале, и никогда в Ташкенте не был, а в свою комнату, если она не пустит добром, он зайдет силой и еще набьет морду.
Мадам Лебедева ответила, что силой он может только поцеловать ее в одно место, два с половиной года она платила румынам за квартиру, теперь Советам, и Котляр зайдет сюда через ее труп, а она еще переживет десять таких, как он, и похоронит через дорогу от Второго христианского кладбища, где лежат раввины.
— Сука румынская! — крикнул Котляр, ударил кулаком в дверь и предупредил, что прямо отсюда идет в милицию, пусть приготовится.
Насчет милиции Иосиф просто напугал: сначала, конечно, надо было обсудить и посоветоваться с товарищем Дегтярем.
Иона Овсеич внимательно выслушал и сказал, что в данном случае мы имеем вариант, каких на сегодня в Одессе по дюжине в каждом дворе: с одной стороны, прав на все сто процентов он, Иосиф Котляр, с другой стороны, мадам Лебедева тоже должна иметь свой потолок и крышу. Что значит с другой стороны, сразу закипел Иосиф, если горсовет дал ему ордер и не забирал, а Лебедева захватила самовольно.
— Подожди, — остановил Иона Овсеич. — Согласно предварительным данным, в городе разрушено свыше двух тысяч домов, посчитай, сколько это может быть квартир.
Иосиф ответил, он не знает, сколько это может быть квартир, но зато хорошо знает, что из Одессы вывезли и расстреляли больше двухсот тысяч человек, а каждый имел крышу и потолок над головой: пусть Дегтярь сам посчитает, сколько это может быть квартир, если в Одессе накануне войны проживало шестьсот тысяч населения.
Иона Овсеич тяжело вздохнул, потер ногтем подбородок и дал Котляру совет поступить следующим образом: пока поселиться в дворницкой, поскольку она освободилась, и одновременно возбудить ходатайство перед райисполкомом о предоставлении жилплощади, а он, Дегтярь, окажет полную поддержку.