Дворец грез
Шрифт:
Я послушалась, гордость за отца наполняла меня. Он не испугался, увидев это грозное зрелище. Его речь была полна достоинства.
— Дочь сказала мне, что ты предложил ей место в своем доме, — продолжал он, взвешивая каждое слово. — Я люблю ее и хочу, чтоб она была счастлива, поэтому я стою здесь перед тобой, чтобы спросить, в каком качестве она будет у тебя служить.
— А мне казалось, что это я велел тебе прийти, — сухо ответил Гуи. — Однако я понимаю твой невысказанный страх. У меня нет наложниц, и я не покупаю услуги блудниц. Со мной девственность твоей дочери будет в безопасности, напротив, я намерен охранять ее с особой тщательностью, более ревностно, чем тебе может показаться. Ту умна и честолюбива. Я буду развивать ее способности и учить правильно использовать свои амбиции. Она в свою очередь будет помогать мне в приготовлении лекарств и в работе по изучению природы и свойств минералов. Раз в месяц она будет писать письмо своей семье. Если пройдет месяц без вести от нее, можешь подать прошение своему наместнику призвать меня к ответственности в суде. В обмен на ее услуги я заплачу тебе дебен [26] серебра и сделаю так, чтобы следующие ароуры земли хато вокруг Асвата были переданы тебе.
26
Мера веса, равная 91 грамму.
Я громко вздохнула. На дебен серебра можно целый год кормить по меньшей мере девять человек. Отец с суровым видом повернулся ко мне.
— Это некрасиво, — упрекнул он и отвернулся, и я вдруг уловила резкий и неприятный запах его пота, он нервничал. — Ту не продается, — сказал он холодно, — и то, что ты предлагаешь, это не выкуп. Кроме того, никто из пахарей в Асвате не собирается пока умирать, поэтому нет и земли, которая могла бы вернуться обратно фараону и стать хато. Ту не продается!
Мне показалось, что из-под бинтов донесся смех.
— Я не покупаю ее, дурачок. Я компенсирую тебе за работу, которую она не будет больше выполнять — не сможет помогать твоей жене. И кто дал тебе право подвергать сомнению мои толкования богов! В течение года пять ароур земли станут хато. Они твои, и я пришлю раба, который поможет обрабатывать ее.
Отец долго молчал. Потом он подошел ближе к прорицателю. — Да, ты действительно страстно желаешь увезти с собой мою дочь, не так ли, мой господин? — сказал он спокойно. — Но зачем она тебе? Большие города Египта полны знатных, взращенных в холе и неге девушек, не менее умных и честолюбивых, чем Ту, обучить которых легче и быстрее. Каковы твои истинные мотивы?
Гуи не сдавал позиций, он тоже подался вперед. В его плавных движениях ощущалась скрытая угроза.
— Это не твое дело ставить под сомнение желания богов, — сказал он, — но я могу сказать тебе, что три месяца назад я видел лицо твоей дочери в чаше со священным маслом. До этой ночи я ничего не знал о ней, кроме ее имени, пока она не появилась передо мной, абсолютно голая и мокрая.
«О, ты не должен был говорить ему об этом! — возмутилась я про себя. — Ты пытаешься поддразнить, меня и досадить ему».
Отец, однако, не ответил, и Гуи продолжал:
— Я не пытаюсь влиять на судьбы людей. Я только воспринимаю волю богов, истолковываю ее, как мне представляется верным, и жду ее исполнения. Все это время я ждал, пытаясь понять, что бы могло означать лицо, увиденное в масле. Боги определили эту ночь, для того чтобы явить свою волю через волю Ту. — Закутанные покрывалом плечи его поднялись в знак смирения. — Я сказал тебе правду.
Отец вздохнул, было видно, что он расслабился. Через некоторое время на его лице промелькнула легкая усмешка.
— Я отказываюсь от серебра, — сказал он, — но я возьму землю — если она станет хато. И раба.
— Хорошо. — Гуи подошел к столу, взял свиток и протянул отцу. — Ты проверяешь мои способности к предвидению, крестьянин. И делаешь это с большей ловкостью, чем я ожидал, ты довольно сообразителен, поэтому я не стану тут же превращать тебя в жабу. — Неожиданно он хрипло рассмеялся. — Здесь мое обещание тебе. Предложение серебра остается в документе на случай, если оно тебе когда-нибудь понадобится. Ту! Встань и попрощайся с отцом!
Он опустился на диван и бесстрастно смотрел, как я засуетилась. Соглашение было заключено. Отец держал свиток в руках. Теперь прорицатель был моим хозяином.
Я посмотрела снизу вверх на лицо отца, такое родное, такое надежное. Он обхватил мой подбородок своей большой, жесткой ладонью и с минуту всматривался в мое лицо.
— Ты уверена, что это действительно то, чего ты хочешь, моя милая Ту? — тихо спросил он. — Ты еще можешь изменить свое решение и вернуться со мной домой.
Я припала к нему и крепко обняла.
— Нет, — ответила я, уткнувшись ему в грудь. — Если я вернусь домой, то никогда не узнаю, от какой судьбы отказалась. Передай маме мой прощальный привет. Я не смогла сделать это сама, потому что она была сильно расстроена. Скажи всем, кто будет водить Милуоку на водопой, что она не любит стоять в иле напротив селения. Ей нравится песчаная отмель чуть дальше на север. Скажи Паари…
Отец слегка высвободился из моих рук и приложил палец к моим губам. — Я понял. — сказал он. — Я люблю тебя, Ту. — Он поцеловал меня в макушку, поклонился Гуи и шагнул к занавесу. Занавес зашуршал ему вслед Мне было слышно, как отец попрощался со стражником, как шел тяжелой поступью по сходням, потом его шаги стихли.
Я так сильно была поглощена происходящим в каюте, что не обращала внимания на звуки, доносившиеся извне, но теперь я услышала громкий топот, глухой стук веревок о палубу, четко отдаваемые приказы. Громкий скрип возвестил о поднятии сходней, и ладья содрогнулась. Мы с Гуи посмотрели друг на друга. Я все еще прижимала к груди свой скарб — корзину и шкатулку.
— И это все, что ты хочешь взять с собой? — недоверчиво спросил он.
— Это все, что у меня есть.
— О боги! — воскликнул он. — Оно хотя бы чистое? Мне не нужны здесь вши или блохи. Во имя Сета, только не начинай снова плакать. Если ты хочешь посмотреть, как Асват исчезает в лучах рассвета, тебе лучше выйти на палубу. Сейчас мы идем по каналу вниз, но, как только выйдем в реку, повернем на север. Я иду спать.
Я не хотела смотреть, как исчезает Асват. Я не хотела испытывать боли или волнения. Прорицатель сбросил плащ и капюшон и освободил свои белые волосы. На одну страшную секунду я представила, что он может приказать мне ложиться на диван рядом с ним, но он стянул через голову рубашку, потом быстро стащил свою длинную, до лодыжек, юбку и разбинтовал себе ноги. От усталости у меня кружилась голова.
— Ну так что? — с нетерпением спросил он, ложась и натягивая простыню. — Ты идешь смотреть?