Дворец из камня
Шрифт:
— Хорошее начало, — сказал магистр Филипп.
Начало? Разве есть другие предметы?
— Само собой разумеется, чтобы стать преподавателем, нужно также постичь основы математики, естествознания, инженерной науки, юриспруденции, музыки и живописи, астрономии, истории, логики, риторики, теологии и этики.
— Что такое этика? — спросила Мири.
Если честно, названия других перечисленных предметов она тоже слышала впервые, но сразу их забыла.
— Этика… — Преподаватель перевел взгляд на картину над камином. — Я заметил, как внимательно вы разглядывали это произведение искусства.
Мири кивнула. До приезда в Асленд она видела только одну картину и дорожила ею не меньше, чем своими шестью книгами. Но теперь ее картина потеряла всякое значение. Та, что висела здесь, была не только больше по размеру, но и живее, ярче. Изображенная на ней девушка наливала молоко из кувшина и смотрела в окно, за которым царила ночь. И Мири чувствовала все то, что, наверное, чувствовала эта девушка. Что ее дом маленький и надежный, а мир там, за окном, огромный и пугающий, но в то же время зовущий. Как она поступит, эта девушка? Останется дома и будет все так же наливать молоко? Или уйдет?
— Это одна из сохранившихся работ мастера-живописца Халстейна. Обратите внимание, как свет от свечи падает на щеку девушки, повторяющую форму кувшина и полумесяца. Совершенство.
— Да, — согласилась Мири.
— А теперь представьте, что в Замке Королевы начался пожар. Кроме вас, в здании находится только один человек — убийца ребенка, прикованный цепью в темнице. Если спасете убийцу, он не причинит вам зла, но проведет остаток жизни в другой тюрьме, а картина погибнет. Если спасете картину, то погибнет человек. Кого будете спасать — убийцу или картину?
«Картину, конечно», — сразу подумала Мири. Но, заподозрив, не пропустила ли она чего-то, сказала только:
— Картина невосполнима…
— Как и человек, — подхватила девушка по имени Ханна.
И тут начался спор, такой динамичный, что Мири едва успевала следить, кто и что говорит.
— Картина вдохновляет, а человек убивает.
— В отличие от картины человек живое существо, а потому обладает бесконечным потенциалом творить добро…
— Или зло.
— Картина дарит нам красоту.
— Красота бесполезна. Просто подсчитайте, что дороже: картина или работа, которую может сделать человек.
— Ты только и думаешь, что о звонкой монете. А как же добро и зло?
— Кто имеет право судить о ценности человеческой жизни?
— Да и есть ли какой-то предмет ценнее человеческой жизни?
— Он уничтожил свою жизнь, лишив жизни другого человека.
— Вот это, госпожа Мири, — изрек наконец магистр Филипп, призвав всех к тишине поднятой рукой, — и называется этикой. Наукой, решающей, что правильно, а что нет.
— Неразрешимый вопрос, — сказала Ханна.
— Такой же неразрешимый, как сама жизнь, — возразил Тимон.
Мири так не думала. Однажды ее пытался убить вор и разбойник. Теперь он был мертв, о чем Мири нисколечко не жалела. А самое главное, картина действительно была прекрасна.
Остаток утра они занимались математикой, и хотя Мири прилежно писала мелом на своей доске, она то и дело поглядывала на картину. Вопрос этики, казалось, повис в воздухе прямо перед ней, этакая пылинка, которую ладошкой не поймаешь.
В конце дня Тимон поравнялся с ней на лестнице, когда они покидали здание.
— Ты поселилась не в Замке Королевы? — поинтересовался он. — Я тоже живу в городе. Можем вместе пройтись.
— Э-э… за мной приехала карета.
Мири опустила голову, чтобы закрыть лицо волосами. Только богатые разъезжали в каретах, и Мири почувствовала себя самозванкой.
— Тебе далеко ехать?
— Во дворец…
Он заморгал:
— Так ты что, придворная?
— Хм… я служительница принцессы, — ответила она так, словно сама сомневалась.
— Понятно.
После секундной заминки Тимон зашагал быстрее, направляясь к мосту.
Мири смотрела ему вслед, испытывая досаду и угрызения совести. Как она могла надеяться, что разузнает что-нибудь для Кэтар? Нельзя же, в самом деле, подойти к Тимону и сказать: «Отличный денек, мне нравится твоя обувка, и, кстати, не расскажешь ли мне о революции?» С тем же успехом она могла бы завопить на весь город: «Все, кто хочет избавиться от короля, поднимите руки».
Тут к Мири подошли двое ребятишек. Очень худенькие, босые, одному на вид лет пять, а другому — семь. Костлявыми ручонками они вцепились в ее одежду и захныкали.
— Пятачок, пожалуйста, будьте добры, — попросил мальчишка.
Мири знала из книг, что так называют деньги.
— Я не поняла. Вам нужна монетка?
— Пятачок мне, пятачок моей сестрице или один на двоих, будьте добры, пятачок на двоих, подайте.
У Мири не было денег, ни тяжелых золотых, ни легких медных монет, она так им и сказала, но они ее не отпускали. Мири попыталась мягко отцепить руку мальчика, но он только заголосил еще громче.
— Пятачок, пятачок, будьте добры, — повторяли дети снова и снова, с надеждой глядя на нее.
Мири строго велела им отпустить ее, даже оттолкнула детей, но они лишь усилили напор, прижав ее к воротам. Их пальцы впились в нее, как ястребиные когти. От их одежды и волос шло нестерпимое зловоние, их молящие голоса немилосердно терзали нервы:
— Пятачок, пятачок, подайте…
Откуда ни возьмись, появился Тимон.
— Держите, — сказал он, сунув каждому по серебряной монетке. — А теперь ступайте.
Дети зажали монеты в кулачках и кинулись бежать. Вскоре они исчезли в толпе прохожих на мосту.