Дворец Посейдона
Шрифт:
— Для чего тебе это?
— Не знаю… Так, просто хочу знать.
«Нет, она никого не ждет, задумалась о чем-то».
Мито считал, если человек задумывается над чем-то, то это значит — что-то его тревожит. Если люди находят время думать, то непременно что-то их беспокоит. Он сам стал часто задумываться, потому что и его что-то беспокоило, — он любил!
— Как знаешь, — сказал Ироди.
У него был кроткий голос, надтреснутый. Произнес он это недоверчиво и с сожалением, будто все, чему до сих пор
— Почем я знаю, — произнес он тихо, — может быть…
Затем он раскрыл кисет, достал из-за пазухи обрывок газеты, оторвал от него кусочек, насыпал табак и стал свертывать самокрутку. Надо было видеть, как ловко он это делал, не роняя ни крошки.
— Возьми у меня сигарету, кури, — сказал Мито.
— Нет, ты же знаешь — коли привык к чему…
Теперь Ироди достал спички, чиркнул и закурил. Подул на спичку, потушил, потер ее двумя пальцами, словно еще раз проверяя, потухла спичка или нет, и выбросил.
Мари продолжала задумчиво стоять у столба.
У Мито возникло желание окликнуть ее, чтобы она испугалась, вздрогнула. Но он сдерживал себя, ведь он не знаком с нею, подумает невесть что. Ему просто хотелось произнести вслух ее имя, и больше ничего.
«Мари!» — громко позвал Мито про себя, в душе.
И кровь от сердца прилила к ушам. И не кровь это была вовсе, а подавленный, задушенный крик, призыв. Если бы колокол не имел раскрытого зева, его бы разорвало от звона.
— Я оглох, — громко произнес Мито и через силу рассмеялся. — Значит, никто не хочет, так получается?
— Да, — несмело отозвался Ироди. — А впрочем, не знаю…
«Почему она ни разу не взглянет в эту сторону? — думал Мито. — Хоть бы разок посмотрела!»
Впрочем, сейчас ему самому было трудно смотреть на нее.
Тем временем солнце низко склонилось над морем, стало большое и багровое. Отсюда не видно было моря, его заслоняла железнодорожная насыпь, но Мито все же сумел увидеть его, таинственное и красное. Потом застучал по рельсам поезд. Состав был товарный и шел медленно. Он заслонил собой солнце, но оно все же проглядывало между вагонами — красное, со сверкающими глазами.
«Что только ни скажут люди… — думал Мито. — Одинокая женщина, вот и чешут языки!»
Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы стемнело не постепенно, а сразу и чтобы тьма скрыла от него прислонившуюся к столбу Мари, и настороженное и напряженное лицо слепого Ироди, и этот длинный, бесконечный поезд.
Мари наконец вошла в дом. Мито это скорее почувствовал, чем увидел, потому что все вокруг опустело. Исчезла не только Мари, а вообще все, что было по ту сторону: забор, деревья, дом и колодезный журавль. Мито повернулся, и взгляду его предстал пустой балкон.
— Поезд! — сказал Ироди.
— Да, поезд, — повторил Мито, — поезд…
4
—
Они продолжали танцевать, топчась все на том же месте. Сколько же времени прошло, — секунда или час?
— Ни о чем, — солгал Леван.
— Я смотрела на вас, а вы как будто пропали, исчезли, — продолжала Лена и добавила шутливо: — Далеко вы были?
— Далеко!
С этой девушкой он почему-то чувствовал себя очень беспомощным.
В это время к ним подошла Элисо. Она заботливо пригладила распущенные волосы Лены и спросила:
— Измучил он тебя?
— Кто? — удивилась Лена.
— Да Леван!
Элисо теперь взглянула на Левана и улыбнулась ему.
— Нет, — все с таким же удивлением ответила Лена.
— Какая прелесть Мзия, верно? — сказала Элисо.
— Верно! — ответила Лена.
— Я так люблю Мзию! — повторила Элисо.
— И я очень люблю, — отозвалась Лена.
— Научился наконец танцевать? — спросила Элисо Левана.
Вопрос прозвучал так: «Потанцевал — и будет».
— Нет, — ответил Леван, — не научился.
— Ого! — удивилась почему-то Элисо, будто она ожидала иного ответа.
— Я пойду, — сказал Леван, — выпью воды.
— Я вам помешала, — засмеялась Элисо. — Вы так мирно беседовали.
— Беседовали? — удивилась Лена.
Теперь она почему-то всему удивлялась.
— Да, я слышала твой смех.
Элисо говорила с Леной, но не сводила с Левана глаз. Леван старался отвести взгляд в сторону.
Когда Лена отошла, Элисо спросила его:
— Что это с тобой?
— А в чем дело?
— Весь вечер сегодня ты какой-то обалдевший.
— Но ты же сказала, что мы прекрасно беседовали.
— Знаешь, довольно!
— Чего тебе надо? — резко спросил Леван изменившимся голосом. — Объясни, что тебе от меня надо?
— Дурак!
Элисо продолжала улыбаться. Наверное, улыбка предназначалась для посторонних глаз.
Леван отошел от нее и сел в кресло в углу комнаты.
Гости затеяли какую-то игру: взявшись за руки, они кружились по комнате. Позвали и Левана, но он отказался. Игра была дурацкая, но, как каждая дурацкая игра, вызывала большое веселье.
Элисо прыгала, громко смеялась, что-то кричала и не сводила с Левана глаз. Леван вдруг поднялся и вышел из комнаты. В передней его догнала Мзия.
— Леван!
Леван отыскал свой плащ и, сказав Мзие: «Большое спасибо, до свидания», — сам открыл двери и вышел. Мзия вбежала в комнату, отвела в сторону Элисо и тревожно прошептала ей на ухо:
— Леван ушел.
— Придет! — ответила Элисо и вернулась к играющим. — Придет!
Элисо ни на секунду не сомневалась, что Леван вернется. А как могло быть иначе? Он обязательно вернется.