Дворец Посейдона

Чиладзе Тамаз Иванович

Мари не сводила с него удивленного взгляда. Потом вдруг заплакала. Мито с трудом перевел дыхание и погладил ее по голове:

— Не надо! Зачем ты плачешь? Если ты не хочешь…

Мари плакала, всхлипывала, как ребенок, и говорила что-то, но Мито не мог разобрать.

— Может быть, ты любишь кого-нибудь другого? — спросил ее шепотом Мито и тут же пожалел об этом, так как ошеломленная Мари вдруг попятилась назад и замахала руками:

— Нет! Нет! Никого я не люблю! Никого!

Геронти

С

рыбозавода Леван возвратился поздно вечером. Прежде чем пойти домой, он зашел в парикмахерскую побриться.

Парикмахерская помещалась в маленьком голубом домике. В одной комнате был «салон», в другой жил Геронти с женой.

В «салоне» Леван никого не застал. Наконец выглянула жена Геронти. Поздоровавшись, она вошла в комнату.

— Геронти! — уже в третий раз звала она. — Клиент ожидает.

Геронти в другой комнате играл в нарды, доносились стук костей и его возгласы:

— Мне бы только шаши-ду!

— Собачья ты кость, собачья!

— Слава богу, выпал шаши!

— Геронти, не заставляй ждать клиента! — снова взывает к парикмахеру супруга и, обращаясь с извинением к Левану, добавляет: — Вы же знаете его причуды…

Геронти наконец внял мольбам жены, в соседней комнате задвигался стул.

— Подожди, я сейчас! — пообещал он партнеру.

Геронти появился в бархатной куртке с накладными карманами, в галифе. Мягкие азиатские сапожки завершали его наряд.

Хотя еще и не совсем похолодало, в парикмахерской все же горит железная печь. Жарко. На печке стоит чайник. На стенах развешаны вырезанные из журналов выцветшие фотографии. Гагарин, Баркая, Майя Плисецкая.

— Садись!

Геронти явно спешит. У него длинные нервные пальцы. Взбивая пену, он заляпал весь стол.

Леван сидит, беспомощный, как ребенок, с салфеткой, туго подвязанной под подбородком. Справа в окне виднеются темно-зеленые мандариновые деревья и взъерошенный эвкалипт.

Геронти намылил Левану щеки, принялся править бритву на кожаном ремне, висящем на стенке.

Входит жена Геронти и, видно, из вежливости начинает разговор.

— Наконец-то распогодилось!

— Ты что тут торчишь, присмотри за гостем!

Женщина молча выходит.

— Геронти, ты что, не в духе? Проиграл? — спрашивает Леван с улыбкой.

— Не твое дело, отчего я не в духе, — грубо отвечает Геронти и тут же добавляет: — Тебе горло надо бритвой перерезать.

Леван слышит, как зашуршала по ремню бритва.

Геронти бреет медленно, кажется, рука у него дрожит.

— За что же это, Геронти? — беспечно спрашивает его Леван, стараясь сохранить улыбку на лице.

— Ах, ты не знаешь, за что? За то самое…

Бритва останавливается на горле Левана.

Тишина. В печке затрещал хворост, резко, неприятно.

— Послушан! Оставь в покое Мари!

— Что-о? — Леван так и подпрыгнул на стуле.

— Попало в сердце, дружок? — теперь ужо

с улыбкой сказал Геронти.

— Что ты такое болтаешь, Геронти?

— А дурак Мито думает, она любит его и никого другого, хи-хи-хи, — захихикал Геронти и хлопнул Левана по плечу.

«Раз Геронти так говорит, значит весь город думает то же самое!»

Леван всего мог ожидать, но только не этого. Он ни одной минуты не задумывался над тем, что о нем могли сказать дурное, обвинить его, да-да, именно обвинить. Другого слова он подыскать не мог.

— Другой раз, Геронти, этого не повторяй!

— Почему, почему? — продолжал, смеясь, Геронти. — А Мито наш — простофиля!

— Не повторяй, говорю тебе!

— Что с тобой, голубчик, ты, слава богу, не первый!

— Геронти! — у Левана задрожал голос.

— Ну ладно, ладно, — изменившимся голосом сказал Геронти, — я могила.

Геронти больше ничего не сказал.

С тяжелым сердцем вышел Леван из парикмахерской.

«Разве Мари такая? — думал он. — И что им только от нее нужно?!»

Кириле

Потом Леван зашел в ресторан. Ресторан находился в нижнем этаже гостиницы. В маленьком зале стояло всего несколько столиков. У стены виднелось пианино, на котором было вырезано ножом пронзенное стрелой сердце с надписью: «Эмма+Абесалом».

Кто бы ни заходил в ресторан, сначала непременно подходил к пианино, открывал крышку и стучал пальцем по клавишам. Некоторым это доставляло огромное удовольствие, словно малым детям.

Ресторан был пуст, и за прилавком никто не стоял. Леван сел за столик, закурил сигарету. В это время открылась дверь кухни. Леван не обернулся, по звуку шлепанцев он узнал Кириле.

У Кириле от долгого стояния за прилавком опухали ноги, и поэтому он не мог носить обычной обуви. Именно из-за Кириле не любил Леван сюда заходить, но делать было нечего, в городе это был единственный ресторан. Кириле прямо лез ему в душу, заглядывал в глаза и проявлял чрезмерное внимание — думал, Леван корреспондент из газеты. Леван несколько раз говорил ему, что он не из газеты, а должен писать очерк для журнала. Но кто ему верил!

Кириле хлопнул в ладоши.

— Зина!

Зиной звали официантку. Она была хорошей девушкой, смелой и прямой. С ней у Левана давно установились простые, дружеские отношения.

Дверь снова отворилась, и теперь уже вошла Зина. Она приблизилась к Левану и остановилась возле столика. Леван посмотрел на нее. Зина была в черном платье, которое ей очень шло. Леван улыбнулся. Зина ближе придвинула к нему пепельницу и спросила:

— Будешь кушать?

— Принеси мне вина, один стаканчик.

— И рыбу принесу.

— Ладно.

Зина повернулась и ушла.

Кириле суетился за стойкой, но Леван не обращал на него внимания, и он сам окликнул его;

— Здорово, корреспондент!