Дворец Посейдона
Шрифт:
Он замолчал, словно ожидая ее вопроса. Поскольку она молчала, после паузы он продолжал:
— Это твой сосед… Недаром все говорят.
— Нет! — Мари резко повернулась. — Нет.
— Что — нет? Что!
— Нет, Мито, — казалось, она сделала над собой усилие и улыбнулась ему. Это была та самая улыбка, которая связывала Мито по рукам и ногам. Одна эта улыбка могла успокоить его. Вот и сейчас горячей волной омыло сердце, растворив ревность и злость.
— Тогда в чем же дело? — спросил он растерянно, ибо больше ничем не мог объяснить ее упрямство.
Никогда еще с такой силой ему не хотелось приласкать ее, ощутить податливость ее груди
Решил подойти к ней и силой потащить к постели, заставить подчиниться… Нет, он не понимал ее каприза и ничем не мог его объяснить. «Неужели она не любит больше?»
Эта мысль напугала его. Стоило только подумать об этом — как становилось страшно. Что было бы с ним, если бы Мари не любила его?
«А если любит, что тогда?» Он резко повернулся и стал одеваться, Мари молча смотрела на него. А Мито надеялся, что она заговорит, ждал хоть одного слова, одного звука, выражавшего удивление. Но она молчала. «Неужели, — думал Мито, — неужели она и вправду разлюбила!»
Он присел на кровать, нагнулся и зашнуровал ботинки. Подняв голову, он столкнулся с взглядом Мари. Всего лишь одну минуту они глядели друг на друга, но Мито эта минута показалась целым веком.
Мари словно догадалась, что Мито ждет, чтоб она заговорила, и тихо спросила:
— Куда ты уходишь?
— Пойду пройдусь немного, — ответил Мито, вставая.
— Все же куда ты идешь так поздно?
— Что я, отчитываться должен перед тобой? — закричал вдруг Мито.
— Хорошо, — негромко проговорила Мари.
— Что — хорошо? Что?!
Мито встал.
— Ничего.
— Ничего! — передразнил ее Мито и громко хлопнул дверью.
Столько времени он знал Мари, жил с ней и все же не мог избавиться от той странной робости, которая появилась в самом начале их отношений. А впрочем, он и не старался избавиться от нее.
Где-то в глубине души у него гнездилось чувство вины: ему казалось, что своим поведением он унижает Мари.
Хотя эта мысль возникала у него на какую-нибудь долю секунды, она была беспощадна, словно нож, и оставляла в сердце широкую рваную рану.
Мито любил Мари; если бы он не любил ее, никогда бы не вошел в эту комнату после первой встречи. Именно тогда впервые промелькнуло у него чувство вины, когда он понял, что Мари отдалась ему не только потому, что он нравился ей, а подчиняясь более могучей и страшной силе — одиночеству.
Когда Мито смотрел на Мари, он всегда вспоминал картину, висящую на стене у главного бухгалтера в заводской конторе. На картине той была изображена молодая женщина в белом переднике. Она держала в руках поднос, на котором стояли стакан и чашечка. Мито подолгу не сводил глаз с картины, и к сердцу подступала печаль, будто он вспоминал что-то давно потерянное или приснившееся и никак не мог вспомнить.
Мари была такая же, как эта женщина на картине. Нет, не совсем такая. Но Мито иной раз даже дотронуться до нее не смел, боясь, что она исчезнет или разобьется на мелкие осколки, как чашечка.
Все началось как-то сразу, неожиданно, потому что он не думал, что мужчина в его возрасте может еще полюбить. Он вначале и сам не верил, что любит.
«Да я совсем не влюблен…» — думал он, и одна только мысль об этом доставляла ему неизъяснимое блаженство. Эта мысль опьяняла его, туманила ему голову. Он ничего не замечал вокруг, да и не хотел замечать. Как пьяный, он бродил по улицам, поглощенный одной-единственной
Что с того, что у него жена и дети? Что с того?
«Как это что с того? — злился он на себя. — Спятил я, что ли, в таком возрасте!.. Спятил!»
И он опять улыбался, тревожно озираясь, будто улыбка могла выдать тайну его любви.
Проявлять свои чувства Мито стеснялся. Напротив, усердно, как школьник, скрывал он свою первую любовь. Но подобно тому, как нельзя скрыть любовь от одноклассников, так и Мито не сумел скрыть ее ни в гараже, ни в столовой, ни на заводе, ни даже у бензоколонки. Любовь эта для всех оказалась неожиданной. Вначале улыбались, со смешком хлопали его по плечу, думали, что так же, как и всем, и ему приглянулась хорошенькая девушка. Это не вызывало удивления. Удивительно было другое: Мито избегал говорить о Мари. Если даже кто-нибудь пускал по его адресу какие-либо колкости, молча вставал и уходил.
Иной раз заправляешься бензином где-то за городом, вдруг кто-то ядовито капнет прямо в сердце. В прошлом году будто бы из Тбилиси приезжал молодой парень.
И вот Мари с ним…
— Что?
— Да ничего…
Больше всего он ненавидел это словечко: «Ничего…» Все вокруг наливалось клеветой, насмешками и ненавистью.
«Ничего, — повторял про себя Мито, — ничего… ничего… ничего… ничего…»
Летела машина. Хихикали белые столбики, посаженные вдоль дороги.
Товарищи постепенно стали его избегать. Особенно после того, как Мито прижал к стенке бригадира рыбаков Манучара и чуть не задушил. Болтать стали меньше.
Теперь это молчание изводило Мито. Куда бы он ни зашел, какой бы там ни стоял шум, при его появлении все смолкали.
«Про меня говорят, — думал Мито, — наверняка про меня».
«Но почему?»
«Потому что у тебя в Батуми жена и дети. А Мари…»
«Что Мари?»
«Ничего!»
«Ничего! Ничего! Ничего!»
Мито сам не понимал, что Мари была его первой любовью. Бывает, что человек так и проживет всю свою жизнь, не испытав ни разу любви.
Бывает и так, что любовь вдруг вспыхнет в совершенно неподходящее время, чуть ли не в старости.
Часто не соответствующее возрасту легкомыслие, которое нам кажется смешным, является плодом долгого ожидания любви.
И верно, первая любовь не является уделом только молодых, хотя мы привыкли представлять это именно так.
«Да, да, — упрямо повторял Мито. — Я люблю Мари!»
Ему казалось, что теперь, после этих слов, все должны замолчать, оставить его в покое, сказать: «Да, ты прав, Мито!»
Иногда любовь эта представлялась ему сном. Он не хотел изведать ту горечь, которая ранит сердце: проснешься и ничего припомнить не сможешь; если это и правда сон, тогда Мито живет только во сне. Он боялся жить так, как раньше, — жить одиноко, тихо. Собственно, одиноким он никогда не был, у него много друзей, близких, он объездил всю Грузию. Такая уж у него профессия, кто его остановит! Мысль об одиночестве появилась в последнее время. Может, и в этом виновата любовь?