Дворянин великого князя
Шрифт:
Он взял одну из прислоненных к дереву рогатин и, протянув ее Олельковичу, сказал, обращаясь ко всем:
— Теперь позвольте мне уйти или убейте меня.
И в третий раз протрубил рог. Гулко, протяжно, где-то совсем недалеко.
Олелькович медленно взял рогатину и, как бы взвешивая ее на руке, подбросил несколько раз, в упор глядя на Глинского. Князь Лев стоял, прижавшись спиной кмогучему стволу древнего дуба, смело и прямо глядя перед собой.
Лицо Олельковича начало докрываться пятнами.
Бельский выступил вперед.
— Михайлушка, — сказал он мягко. — Князь Глинский благородный и честный человек. Будем же уважать его взгляды, как он уважает наши. Я думаю, он может с честью уйти — мы полагаемся на его слово.
Олелькович колебался, сжимая окованное серебром древко рогатины.
Из чащи едва слышно донесся звук трещотки.
Охота началась, — восхищенно прошептал Ольшанский. Олелькович опустил рогатину.
— Раз Федор говорит, значит, так оно и есть, — сквозь зубы произнес он и вдруг странная усмешка скользнула по его лицу. — Послушайте! — горячо воскликнул он. — Ольшанский только что произнес слова, которые натолкнули меня на великую мысль! Да-да! Верно!!
Он вспыхнул каким-то внутренним возбуждением и быстро заговорил, отчеканивая слова.
— Разве мы не верные подданные? Разве мы не любим нашего короля?! Мы его очень, очень любим! Да-да, братья, мы устроим ему праздник! Любимое королевское развлечение! Слышите — Большая королевская охота на зубра!
Олеяькович лихорадочно бросался от Бельского к Ольшанскому, от Ольшанского к Бельскому и резко, яростно, жестко швырял в них пригоршни слов жгучих, как раскаленный песок.
— Все произойдет здесь. Да-да именно здесь, на этом самом месте! Представьте себе: король в гостях у русских князей! Какая радость на наших лицах! Мы принимаем короля! Нет — всю королевскую семью! Вон там, поодаль, будет шатер старой королевы, мы непременно должны пригласить и ее! А вот тут будут сидеть королевичи — все до единого! Никого не забудем — мальчики должны учиться искусству охоты на крупного зверя у настоящих охотников — у нас, братья, у нас! А король… О-о-о! Разумеется, сам король тоже здесь! А вокруг него — мы! Вот, к примеру, совсем как сейчас вокруг Глинского. Да-да, верно, там, у дуба, он и будет стоять… Чу! Слышите! Собаки лают!
Скоро зубр будет здесь! Все смотрят туда… Все ждут зубра…
И вдруг действительно из леса донесся приглушенный лай огромной своры и неясный глухой треск. Но никто не слышал этого, никто не смотрел в ту сторону. Все как завороженные застыли на месте, не сводя глаз с Олельковича.
И в эту минуту князь Федор Бельский окаменел, потрясенный совершенно неожиданным чудовищным поворотом событий. Да, это он, Федор, составил Михаилу план его речи и принудил его выучить назубок основные фрагменты, но то, что говорил сейчас Олелькович, было жутким плодом его собственного воображения, должно быть, разбуженного внезапно после долгой спячки. Куда девался прежний Михайлушка — благодушный весельчак, пусть грубый, пусть глуповатый, пусть иногда жестокий, но всегда ухмыляющийся добродушной полупьяной усмешкой? Сейчас по лесной поляне, сжимая в руке сверкающую лезвием рогатину, метался свирепый безумец с налитыми кровью глазами. Он с циничной отчетливостью доводил до естественного завершения тайные недосказанные недовыраженные мысли самого Федора, и Федор ужаснулся, увидев перед собой живое и кровавое обличие этих мыслей.
Олелькович остановился перед бледным, но невозмутимым Глинским и, склонив голову набок, продолжал, медленно поднимая рогатину:
— Братья, смотрите! Внимайте! Большая королевская охота достигает своего высшего момента!
Олелькович внезапно замахнулся рогатиной, нацелив острие в грудь Глинского, и в ту же секунду за его спиной раздался короткий крик Ольшанского-.
— Зубр!
Олелькович резко обернулся.
Из чащи прямо на него бежал огромный старый бык.
Длинные нити слюны свисали из его открытой пасти; тяжело и шумно дыша, он шел по прямой, неумолимо приближаясь, не разбирая дороги, подминая кусты и ломая маленькие березки.
И тут же легендарный храбрец князь Иван Ольшанский быстрыми, решительными шагами двинулся навстречу рассвирепевшему зверю, занеся над головой рогатину.
У него бешено колотилось сердце, дрожали руки, а ноги, казалось, вот-вот подкосятся; ему хотелось изо всех сил рвануться и убежать подальше в лес, но, упрямо сжав белые губы, он шел и шел вперед, в который раз превозмогая свой вечный страх.
В десяти шагах от дуба они сошлись.
Ольшанский был крепок и силен, но ему не хватило чуточки ловкости и хладнокровия. Он нанес страшный по силе, но неточный удар. Лезвие рогатины наткнулось на ребро, толстое древко переломилось как лучинка, а князь Ольшанский пролетел мимо зубра с обломком рогатины в руках и покатился по земле, брошенный силой собственного удара.
Бык взревел так, что задрожали стволы деревьев, на губах у него появилась кровавая пена, но, верный своему правилу, не сводя глаз с Олельковича, он двинулся вперед, ускоряя разгон.
Навстречу ему шла еще одна человеческая фигурка.
Маленький худой Федор Бельский, близоруко щурясь, смело двигался вперед и, обеими рукам" выставив перо рогатины, вонзил его в огромную мохнатую грудь.
Рогатина застряла в плотной ткани мышц, и не было у Федора сил воткнуть ее глубже.
По сравнению с ударом Ольшанского это был едва ощутимый укус комара. Бык, мотнув головой, с неумолимым ускорением шел дальше, и торчащая из его груди рогатина с пружинистой силой отбросила Федора в сторону.
Олелькович стоял с уже занесенным над головой оружием, а на его побелевшем, как мел, обрюзгшем, пухлом лице выступили крупные капли пота, и по мере приближения зубра он слабеющей рукой медленно опускал рогатину, пока она не коснулась земли и не выпала из его рук от одного этого слабого прикосновения, и тогда Глинский взял стоящую рядом с ним четвертую рогатину.
Сделав несколько твердых уверенных шагов, он зашёл слева от бегущего на них зубра. Зверь уже был перед Олельковичем, от грохота его копыт содрогалась земля, и казалось, он сейчас сомнет и затопчет одетого в яркий кафтан князя, скованного страхом, стоящего неподвижно с беспомощно опущенными руками. Наклонив голову, зубр готовился пригвоздить к дубу это красное раздражающее пятно, к которому он давно стремился, отбрасывая все препятствия на своем пути.
Глинский коротким движением взмахнул рогатиной, она мягко вошла между ребрами и, утонув до середины древка, пронзила насквозь сердце.
Зубр вздрогнул и на какую-то долю секунды застыл, не двигаясь, потом медленно повернул голову, глянул на Глинского глазами, полными невероятного изумления, и, рухнув на передние ноги, свалился на бок.
— Бедный зверь! — прошептал Глинский. — Ты спас мне жизнь, а я убил тебя… И ради кого?
На поляне все пришло в движение.
Со всех сторон вырвались собаки, откуда-то появились загонщики, егеря, псари; все бегали, кричали, трясли Олельковича, суетились вокруг Бельского помогали подняться Ольшанскому.
Глинский повернулся и не оглядываясь пошел к дороге.
Поздним вечером этого дня темная вода Илути, как в добрые старые времена, отражала ярко освещенные окна охотничьего терема и огни костров на берегу.
Бельский сидел на скамье под осиной, прислушиваясь к веселому шуму и пьяным песням. В тереме пировали князья — на свежем воздухе воины и слуги.
Из темноты выросла чья-то тень.
— Это я, князь.
— Что случилось, Юрок?
— Новости. Во-первых, сообщение из Горваля.