Дворянин великого князя

Святополк-Мирский Роберт Зиновьевич

За спиной Федора появился Юрок. Федор представил его гостям и спросил:

— Как хотите разместиться?

— Как найдешь для себя удобным, — ответил Глинский.

— Тогда, Юрок, проводи князя Михаила и его наставника в западную комнату, а я сам покажу князю Льву его покои.

Князь Глинский молча поднимался вслед за Федором по крутой лестнице.

— А где твои люди? — спросил Федор.

— Зачем они мне? Мы с Гансом старые воины, привыкли обходиться сами, да и мальчику надо учиться самостоятельности. Зачем зря таскать людей? А бояться некого.

Они вошли в небольшую комнату с отсыревшими бревенчатыми

стенами и уселись на широкую резную скамью, покрытую медвежьей шкурой. Глинский поморщился.

— Честно говоря, мне сейчас не до охоты. Надо проводить Михаила, да и дома полно дел по хозяйству. Я уж хотел было ответить отказом, но подумал, что, быть может, нужен тебе по одному из тех дел, о которых в письмах не пишут. Что-нибудь случилось?

Федор улыбнулся.

— Понятия не имею! Все это затеял Олелькович. Зная о моей дружбе с Можайским, он уговорил меня устроить охоту на зубра. Потом сказал, что очень хочет видеть тебя, но, опасаясь, что ты не прислушаешься к его приглашению, просил меня послать к тебе своего гонца. Я выполнил его просьбу.

— Странно. А кто еще будет?

— Не знаю точно. Кажется, Ольшанский.

— И ты не догадываешься, в чем дело?

— А разве у тебя есть причины думать, что дело не в охоте? — удивленно спросил Федор.

Глинский молча пожал плечами.

— Не знаю, — вздохнул Федор. — Я просто сделал все, о чем меня просили. Зубр окружен и ждет.

— Неужели дело только в зубре? А я-то думал, нужна моя помощь. Знал бы — не поехал. Я не люблю охоту.

В полдень приехал князь Ольшанский в сопровождении юноши, увешанного оружием, двух слуг и глубокого старика. Князь был поклонником древних рыцарских традиций, одевался соответствующим образом, собирал старинное оружие и никуда не выезжал без юного пажа-оруженосца. Кроме того, он повсюду возил за собой седого старца, за которым любовно ухаживал, намекая при случае, что это ясновидец и колдун.

Высокий, худой, с горбатым носом и длинными черными волосами, обрамлявшими лицо правильной скобкой, князь Иван Ольшанский в сверкающих доспехах и при полном вооружении производил впечатление грозное и устрашающее. Но стоило взглянуть в его наивные, светлые, доверчивые глаза, чтобы понять, насколько обманчиво первое впечатление.

Князь любил опасность.

Росший пугливым нервным ребенком, он поставил перед собой цель навсегда победить холодный страх, цепко хватающий его душу при каждом неожиданном стуке, при внезапном появлении человека впереди на дороге, при грохоте пушек, при виде обнаженного оружия. И всю жизнь он отчаянно достигал эту цель. С бледными губами, на непослушных ногах, он шел навстречу любой опасности, прослыв человеком невиданного мужества и беззаветной храбрости. Никто никогда не узнал, каких усилий стоила ему беспощадная война со страхом, и, убедив в своей храбрости всех, он не мог убедить в ней самого себя. А это было для него главным! И он снова и снова искал опасности, чтобы, сжав зубы, еще раз победить…

Федор встретил любимого брата с обычной сердечностью и отвел в лучшую комнату терема.

— Когда начнем? — деловито спросил Иван, холодея при мысли о встрече с огромным зверем.

— Завтра на рассвете.

— Отменно.

— А ты знаешь, что все это затеял Олелькович? — невзначай спросил Федор.

— Нет, но какая разница? Лишь бы зверь был побольше!

— Дело

не в том, — Федор взял Ивана под руку, — мне кажется, что Михаил собрал нас не столько на охоту, сколько сообщить нечто важное… Охота — лишь предлог.

— Как?! — упавшим голосом спросил Ольшанский. — И зубра не будет?! Зачем же я здесь?

— Зубр будет, Иванушка, — поспешил успокоить его Федор. — Но, возможно, Михаил хочет предложить нам развлечение еще более увлекательное.

— Я приехал сюда сразиться с зубром, — упрямо сказал Ольшанский. — И я с ним сражусь. Никто меня от этого не отговорит. А все остальное — потом.

Перед обедом Федору доложили, что князь Михаил Олелькович находится за версту от терема и через полчаса будет здесь. Федор велел подать обед Глинскому и Ольшанскому, а если спросят, почему его нет, сказать, что он уехал осмотреть место завтрашней охоты.

Князь Федор Бельский встретил второго двоюродного брата далеко в лесу.

Дородный и осанистый Михайло Олелькович ехал важно и не торопясь, окруженный целым отрядом до зубов вооруженных людей.

— Здорово, братище! — заорал он на весь лес и чуть не свалился с коня, потянувшись обнять Федора.

По всему было видно, что сегодня Михайлушка уже отобедал.

— Пришлось! — подтвердил он, когда Федор спросил его об этом и, наклонившись к брату, многозначительно сказал, указывая на коня под собой: — Это все из-за него, ей-богу! У него, знаешь, характер особый — не выносит, когда я сажусь в седло, не выпив предварительно кварту доброго меда, — тут же скидывает меня на землю!

Я долго думал, почему это? И представь — разгадал. Ей-бо! Он любит музыку! В этом все дело. Понимаешь, кварта — это как раз пол моего живота, и когда едешь выпивши, мед внутри эдак весело плюхается, как в бурдюке: буль-буль, плюх-плюх! Это его развлекает, и тогда он готов везти меня хоть до батьки в пекло! А иначе никак, понял?

Олелькович загоготал на всю округу и, не дав Федору слова сказать, продолжал:

— Но ты не тревожься, Феденька, я тебя не обижу и не откажусь отобедать еще раз! Ты ведь, верно, выехал сказать мне, что стол накрыт и ждет?

— Напротив, дорогой брат, пока Глинский с Ольшанским обедают, я хотел предложить тебе прогуляться со мной по лесу, безразлично в каком направлении, ну, скажем, к месту завтрашней охоты.

— К черту охоту! Давай поскорей к столу! Постой, — изумленно спохватился он, — какая такая охота?

— Как, разве ты не получил моего письма?

— Феденька! Ну конечно, я его получил! Читаю, вижу — ты ждешь меня такого-то дня, там-то и там-то, и тут же вспоминаю, какое отличное пиво варит у тебя этот… как его… ну не важно! Я немедля сажусь в седло и еду!

— А дальше?

— Что дальше? Я здесь! Вот он я!

— А письмо дальше ты не читал?

— Зачем?

— Ты все тот же, Михайлушка! — укоризненно покачал головой Федор.

— Федек, ты, главное, не тужи! Все это бублики!

А на кого охотимся?

— На зубра.

— Да ну-у-у?! По мне так лучше бы зайчиков пострелять! Ну, как говорят у меня на Киевщине: хай буде гречка, абы не сперечка! Э! Постой! Что ж это ты, братец, пригласил меня на охоту и кормишь байками, пока твои гости допивают последний бочонок! Гораздо ли поступаешь, собачий сын! — и Михайлушка, хлопнув Федора по спине, снова закатился хохотом.