Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века
Шрифт:
Насколько важны были такие гостеприимные обеды, показывает случай с Сергеем Павловичем Потемкиным. Мать его не любила, была женщиной взбалмошной и безнравственной, имела много связей, прежде чем вышла во второй раз замуж за М-а (офицера Измайловского полка), который также еще до свадьбы был у нее на содержании. Желая примирить их с сыном, А. В. Кочубей уговорил его дать обед и пригласить на него мать с ее вторым мужем – в итоге семейный мир был восстановлен [302] .
302
Кочубей А. В. Семейная хроника. Записки Аркадия Васильевича Кочубея. СПб., 1890. С. 27.
Обычно в своих литературных произведениях и воспоминаниях дворяне пишут о трапезах с большой теплотой, так как протекали они тихо, без скандалов и ссор (за детьми, если они присутствовали, для этого следил гувернер). «Семейный обед наш кончился среди задушевных разговоров, в которых весело и непринужденно выливались все думы, все желания беседующих. Тепло и приветно бывало мне всегда в кругу милых и добрых сестер, в присутствии снисходительной матери», – говорила героиня романа «Александрина» [303] . Исключения из этого «общедворянского» правила составляют, пожалуй, лишь некоторые неблагополучные семьи, где за столом старались не обидеть друг друга, но после никаких бесед в добром тоне не вели (как, например, в семье Гончаровых, будущих родственников А. С. Пушкина, когда дети старались поскорее удалиться после общей трапезы [304] ).
303
Фан Дим Ф. Александрина, небольшой роман, взятый из записок Юрия З*: В 2 ч. СПб.: Типогр. Императорской академии наук, 1855. Ч. 1. С. 5–6.
304
Арапова А. П. Наталья Николаевна Пушкина-Ланская. М.: МПФ «Демиург», ТОО «Изограф», АО «АгентствоVITA», 1994. С. 24.
Во время особенно больших парадных обедов гостей рассаживали «официально»: мужчины чередовались с женщинами, что располагало к легкому флирту и разговору на несерьезные темы, в основном касательно анекдотов об известных людях. За семейным же обедом обсуждались темы более серьезные, касающиеся непосредственно семьи. Но если при этом присутствовали гости, разговор принимал уже другой характер: о погоде, о путешествиях за границу, о новостях в мире и в высшем свете. Существовали мужские темы для разговоров – политика, философия, религия, литература – и женские: дети, модные лавки, домашнее хозяйство.
По мнению наблюдателя середины XIX века, московские жители были гостеприимны, откровенны, услужливы, добры, щедры, легко знакомились и вообще любили рассеянный и просторный образ жизни [305] . В конце XVIII и в начале XIX столетия в Первопрестольной расписание приема пищи было примерно следующим: «От обедни ехали домой обедать. Обеды были ранние, если не приглашали гостей. Но какой же праздничный обед в богатом московском доме мыслим был без гостей? Различали только большие и малые обеды; это значит, больше или меньше гостей ждали и только. <…> У некоторых москвичей еда превращалась прямо в какой-то культ, и вся жизнь шла от обеда до ужина, а от завтрака до обеда, а там снова до ужина, с короткими промежутками для сна или для прогулки в экипаже» [306] . У «одержимых» пищей людей настроение напрямую зависело от ее качества. Например, как пишет П. А. Вяземский, «NN. говорит о Виельгорском: „Нельзя быть любезнее его, но за дурным обедом он становится свирепым“» [307] . Впрочем, подобное поведение было скорее исключением: потакать слабостям в ущерб хорошему тону, приятному светскому разговору было неприлично, все прощалось лишь очень состоятельным и высокопоставленным (как М. Ю. Виельгорскому) или неординарным людям (выдающимся писателям, музыкантам). При больших доходах всякое отступление от великосветских манер принималось за невинную шалость и милую особенность. Зато соблюдение правил и радушие у крезов превозносились как невиданные добродетели. К чести обеспеченных дворян начала XIX века стоит отметить, что прижимистость они воспринимали как дурной тон, обеды устраивались «с запасом» (если пожалует незваный гость). Случаи плюшкиных, которые все остатки вин и наливок приказывали сливать в одну бутыль и этой смесью потчевали гостей в будни (а то и пили ее сами), передавались из уст в уста как что-то экстраординарное.
305
Вистенгоф П. Ф. Очерки московской жизни. С. 26.
306
Князьков С. А. Быт дворянской Москвы конца XVIII и начала XIX вв. // Москва в ее прошлом и настоящем. 1910. Т. 8. С. 35–36.
307
Вяземский П. А. Указ. соч. С. 226.
В конце XVIII века особенным размахом гостеприимства отличался граф Алексей Григорьевич Орлов. Также славились своими еженедельными зваными обедами А. С. Небольсина на Поварской, князь Ю. В. Долгоруков на Никитской, дивные празднества устраивал С. С. Апраксин. Как вспоминала А. Ф. Кологривова, «зиму 1812 года провели мы, как и всегда, на балах, концертах, благородных спектаклях, из которых лучшие бывали у Степана Степановича Апраксина и у князя Петра Ивановича Одоевского» [308] . Граф С. С. Апраксин с 1809 года жил в Москве, где прославился своими обедами, приемами, а также литературными вечерами и спектаклями в своем театре, в постановках которого принимали участие князь Иван Михайлович Долгоруков, Алексей Михайлович и Василий Львович Пушкины, князь Федор Николаевич Голицын и другие любители театра.
308
1812 год. Из семейных воспоминаний А. Ф. Кологривовой (урожденной Вельяминовой-Зерновой) // Русский архив. 1886. № 7. С. 338.
Сенатор Григорий Аполлонович Хомутов также славился хлебосольством: на балы и обеды к нему съезжалась вся московская знать, литераторы, поэты и другие известные люди [309] . Его дом располагался на Басманной, а после пожара 1812 года – на Мясницкой.
Д. Д. Благово писал, что его бабушка была большая хлебосолка и любила кормить сытно, вкусно, а главное – не смотрела на знатность гостя. Когда в простые дни у нее обедали только близкие люди, то и тогда всего с избытком подавалось, а уж званые обеды отличались особой роскошью и продолжались часа три [310] .
309
Анна Григорьевна Хомутова // Русский архив. 1867. Кн. 1–3. Ст. 1049–1052.
310
Рассказы Бабушки. С. 126.
В. В. Селиванов тепло вспоминал о своей бабушке, Анне Акакиевне фон Рехенберг, которая жила в Москве в 1830-х годах на квартире. Она была отменной хлебосолкой – всегда кормила вкусно и чуть ли не силой заставляла есть, так что внук еле доезжал до дома после ее обедов. Посуда у нее была объемная, и пирожки пеклись всегда весом едва ли менее полуфунта [311] .
«В старину [в 1810-е] обедывали семейно, а ужинали в гостиных с гостями. Ужин был завершение, увенчание заботливого дня; послеужинный разговор был свободнее и мог быть продолжительнее разговора послеобеденного. Теперь съезжаются за пять минут до обеда и обыкновенно разъезжаются после кофе. Выгоды и прелести общежития и разговорчивости от этого страдают», – писал князь П. А. Вяземский в 1870-х годах [312] .
311
0,5 русского фунта = 204,75 грамма. Примеч. по: Селиванов В. В. Сочинения Василия Васильевича Селиванова: В 2 т. / Под ред. и с примеч. А. В. Селиванова. Т. 1. Владимир на Клязьме, 1901. С. 66.
312
Старина и новизна: Исторический сборник, издаваемый при обществе ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. Кн. 20. М., 1916. С. 204.
Безусловно, праздничные обеды требовали значительных расходов, но и каждодневные трапезы во многих домах, особенно в Москве, как мы видим, отличались изобилием. Часть продуктов шла от крепостных крестьян из имений и хорошему хозяину доставалась задешево [313] , часть – покупалась. Например, князьям Голицыным из их пермских вотчин поступали малина, морошка и рябчики. Дома слуги готовили пастилу, варенья [314] (малиновое, смородиновое и из морошки), варили квас и кислые щи. Покупались же изыски либо то, чем не были богаты имения дворян, – менее обеспеченные были вынуждены покупать и мясо, и рыбу, и овощи, и фрукты. Чем больше хозяин хотел поразить гостей, тем более дорогой магазин ему приходилось искать.
313
НИОР РГБ. Ф. 64. Вяземы. К. 26. Д. 1; К. 27. Д. 1. Книги для записки прихода поступаемых к запасу хлебных и других припасов и расходу оных по московскому дому кн. Анны Александровны Голицыной правлению 1805 г. и 1813 г.
314
Вот рецепт варенья из айвы, которое готовили в доме Пушкиных-Ганнибалов: «Прежде всего нужно очистить плоды от корки, порезать их дольками и дольки сбрызнуть водой, подкисленной лимонным соком, али чем другим, а после залить кочаны холодной водой и хорошо их сварить, а затем отцедить воду и сей водой (отваром) кипящей залить дольки айвы. И так делать несколько раз, лучше всего два или три, а на третий раз с отвара и сахара или меда сварить сироп, с употреблением на фунт айвы – фунт сахара, после чего залить сиропом дольки айвы; уже бланшированные и варить до готовности, пробуя на вкус. А когда варенье станет янтарного цвета – сие означает, что варенье готово и его надо кушать на здоровье» (Цит. по: Гейченко С. С., Журибеда Ж. С. Рецепты из поваренных книг семейства Пушкиных-Ганнибалов. Псков, 1989. С. 5).
Среди богатых дворян был весьма развит, если можно так выразиться, дух соревновательности: у кого лучше повар, у кого оригинальней выглядят блюда, у кого зимой на столе представлены ягоды и так далее. Имело значение даже то, в каком магазине покупались продукты и кто их изготовил. Герой «Коробочки» Л. В. Бранта говорил: «следуя за большинством, я беру конфеты у Балле, ем излеровские растегайчики и курю спиглазовские папиросы» [315] .
Хозяева, чтобы развлечь гостей, составляли необычное меню. Эта особенность в культуре помещиков сложилась еще в середине XVIII века, как бы в противоположность боярам прежней эпохи, не отличавшимся ни образованностью, ни изысканностью [316] .
315
Брант Л. В. Коробочка. С. 195.
316
Гросул В. Я. Русское общество в XVIII–XIX веках: Традиции и новации. М.: Наука, 2003. С. 169.
Если хозяин придерживался русского уклада, то к столу подавали традиционные блюда (которые столь красочно описаны Н. В. Гоголем в «Мертвых душах»: столы Манилова, Коробочки, Собакевича). Если хозяин увлекался западноевропейской культурой, повара пользовались французскими рецептами [317] , не забывая и о русских кушаньях. По свидетельству П. А. Вяземского, «в Москве до 1812 г. не был еще известен обычай разносить перед ужином в чашках бульон, который с французского слова называли consomme. На вечер у Василия Львовича Пушкина, который любил всегда хвастаться нововведениями, разносили гостям такой бульон, по обычаю, который он, вероятно, вывез из Петербурга или из Парижа. Дмитриев отказался от него. Василий Львович подбегает к нему и говорит: „Иван Иванович, да ведь это consomme“. „Знаю, – отвечает Дмитриев с некоторою досадою, – что это не ромашка, а все-таки пить не хочу“» [318] . Однако при всей любви к заморским кушаньям на столе всегда присутствовали национальные блюда и напитки. По замечанию Теофиля Готье, который в 1858 году посетил Россию, «подражая французской кухне, русские остаются верны некоторым национальным блюдам, и, положа руку на сердце, именно они-то и нравятся им более всего» [319] .
317
Например, книгой «Повар королевский, или новая поварня, приспешная и кондитерская для всех состояний; с показанием сервирования стола от 20 до 60 и больше блюд и наставлением для приуготовления разных снедей» (Пер. с фр.: В 2 ч. М., 1816), в которой нет ни одного исконного русского блюда.
318
Вяземский П. А. Указ. соч. С. 247.
319
Готье Т. Путешествие в Россию / Пер. с фр. и коммент. Н. В. Шапошниковой; предисл. А. Д. Михайлова. М.: Мысль, 1988. С. 110.