Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
Трансфер затрагивал не только новости, но также знания, опыт, практики и материальную культуру. Так, требуют анализа, например, те новости и опыт, которые везли с собой дворянские депутаты, возвращаясь по окончании заседаний Уложенной комиссии{1493}. Также недостаточно пока изучены «достижения» ссыльных, находившихся в провинции.
Воздействие моделей поведения, свойственных состоятельным дворянам, удалявшимся в сельскую местность, проявляется у Болотова. Так, он приобрел у своего богатого соседа бывшую в употреблении карету, восторгался прекрасной мебелью в его доме{1494}. Наряду с экипажами, мебелью, фарфором и модным платьем средством различия в дворянской среде служили парковые ансамбли и сады, столичные образцы которых постепенно достигали провинции. Примеры трансфера можно обнаружить и в праздничной культуре. Фейерверки,
Из деревень в город посылались лошади, экипажи и продукты. Так, например, Болотов получал от своей сестры из деревни сладости{1497}, некоторые семьи посылали продукты своим питомцам в Петербург{1498}. Книги покупались в городе для чтения по дороге и для собственной библиотеки{1499}. Поездки за покупками сначала совершали в основном в Москву, однако позднее и губернские города, такие как Тула в случае Болотова, стали постепенно более привлекательными в этом отношении{1500}. Более совершенное медицинское обслуживание в губернских городах позволяло дворянам приглашать оттуда докторов в свои поместья. Если же и они ничем не могли помочь, то больных посылали далее в Москву{1501}. К «врачам-волшебникам» стремились люди в Санкт-Петербург, как пишет Болотов{1502}. Одного известного врача, к которому дворяне отправлялись в настоящее «паломничество» в город Сароченцы в конце XVIII века, упоминает Загряжский{1503}.
Коммуникация и обмен между столицами и регионами, происходившие преимущественно через полки, монастыри, духовные семинарии и дворянские дома в провинции{1504}, усилились во второй половине XVIII века благодаря формированию органов управления и расширению сети чиновников в провинциальных городах. Уездные и губернские города сложились как места встреч. Столичные практики «визитов», свойственные среде высокопоставленного чиновничества, а также распространенные там среди знакомых, достигли постепенно провинции{1505}. Вместе с ними пришла более строгая формализация визитов, заметная в изменившейся архитектуре усадеб, где стали появляться гостиные и приемные{1506}.
Сатирический взгляд
Естьли же по внушениям благороднаго воспитания ощущаете вы сильнейшее рвение достигнуть столицы, бросьте ваших кляч, наймите почтовых и поспешайте в те любезныя места, где вы гораздо благороднее и скорее можете промотать и прожить ваши деньги {1507} .
Поведение дворян во время визитов и путешествий во второй половине XVIII века стало темой для сатирических и критических по отношению к дворянству сочинений. Их основным содержанием было наблюдаемое изменение в традиционном поведении, причем в худшую сторону. Критика дворянства касалась, с одной стороны, поездок благородного сословия за границу и разоблачала ориентацию дворянства на западноевропейские, прежде всего французские, модели{1508}. Однако взгляд этот был направлен также и на предполагаемые недостатки, как будто свойственные трансферу культурного достояния между столицами и провинцией. Феномен сезонного проживания провинциального дворянства в Москве подробно разбирает в своем сочинении Карманная книжка для приезжающих на зиму в Москву старичек и старушек, невест и женихов, молодых и устарелых девушек, щеголей, вертопрахов, волокит, игроков и проч. Или Иносказательный для них наставления и советы Николай Иванович Страхов. Этот сатирический справочник вышел в двух изданиях — в 1791 и 1795 годах. В трех частях и в общей сложности тридцать одной главе автор описывает приготовления для поездки в Москву,
То, что в исследуемых эго-документах изображается как часть дворянского образа жизни в провинции, в картине нравов, представленной Страховым, деформировано под французским влиянием, ощущавшимся в Москве. Дворянство, которое Страхов рисует посредством сатирических перегибов, было прежде всего занято собственным самоутверждением. Лучше всего это удавалось ему в Москве. Уже одно объявление о предстоящей поездке в столицу повышало престиж дворянина в сельском окружении и создавало дистанцию между ним и теми, кто не мог себе этого позволить. Поэтому уже само известие о выезде должно было достигнуть как можно более широкого круга соседей: «Пускай начнутся такия суеты, чтоб все ваше селение находилось в величайшем движении, а отъезд бы Ваш в Москву известен быть мог на двадцать верст вокруг»{1509}.
Поездки в столицу Страхов приравнивал к мотовству и разорению для помещичьего хозяйства. Экипажи были символами статуса и указывали на социальную иерархию внутри дворянского сословия. По экипажу можно было узнать, сколько душ было во владении помещика, или же он притворялся, что было. Большинство все же передвигалось в «движущихся домиках»{1510}, которые реально им не были по карману. При покупке экипажа главное внимание обращали не на устойчивость, а на модную и дорогостоящую отделку. За поездками в столицу и всеми «модами» и расточительством, по мнению Страхова, стояли женщины и подрастающая молодежь, стремившаяся в «большой свет»{1511}.
Пребывание в городах служило в первую очередь приготовлению к столичной жизни. Одежда и прически должны были создаваться по последней моде. Разного рода посещения в столице сами по себе были гораздо сильнее, чем в провинции, формализованы и следовали новым формам: «Начинайте сперва так называемые визиты»{1512}. О них следовало уведомить «билетом», а состояться они могли только в «положенные дни», определенные для каждого дома{1513}.
Приготовления к «визитам» занимали больше времени, чем само посещение. В главе IX «Хворание по моде» Страхов разоблачает мнимые болезни, с помощью которых можно было откладывать визиты. Болезнь выступала в роли отличительного знака дворянина. В обществе, по мнению Страхова, человек мог показаться только в том случае, если был болен: «Такое крепкое здоровье прилично одному только крестьянскому поколению»{1514}. Эту новую форму визитов Страхов представлял как практику, которая не ставила себе целью совместное времяпрепровождение в приятной компании друзей и родственников или выражение почтения по отношению к ним, но имела характер соревнования, поскольку в день совершалось по 20–30 визитов под девизом «Видеть и быть увиденным»{1515}. Москву Страхов описывает как «ярмарку невест», т.е. брачный рынок, которому он не доверял, поскольку его населяли ветреные «щеголи»{1516}. Как представляется, здесь, как и в других вопросах, автор отдает предпочтение традиционным формам, таким как сватовство.
Временное пребывание в Москве, сезонную перемену места жительства провинциальным дворянством, Страхов интерпретировал как часть нового стиля жизни дворянства, который покоился только на формальном — «следуя моде» — подражании французским образцам. Расточительное потребление и новые символы статуса заменили традиционный принцип заслуг и добродетелей дворянства: «Полагайте, что карета доставляет вам способ совершенно поддерживать благородство и славу ваших предков»{1517}. Дворяне в Москве предаются праздности и мотовству. Вместо того чтобы вкладывать средства в образование детей, в центре их внимания находятся материальные ценности и «воспитание по моде» (глава X): «Покупайте кареты и непременно мыслите, что гораздо нужнее тратить деньги на сии движущиеся ящики, нежели на воспитание детей ваших и на прочие благонамеренныя и добрыя дела»{1518}.
Страхов выражал сомнения даже в отношении качества книг, которые дворяне покупали в столице «от скуки». Они, по его мнению, точно не служили улучшению нравов{1519}.
Роль Москвы как места двойного трансфера культуры — из-за границы и из столицы в провинцию — Страхов считал пагубной. Реализация благородного статуса по новой моде — через визиты и участие в лотереях — влекла за собой расстройство финансов и покупалась ценой труда крепостного населения.