Дворянство. Том 2
Шрифт:
Снег падал и падал огромными хлопьями. Опускался, не кружась, строго вертикально и очень медленно, будто весь воздух в мире остановился, и ветер закончился.
— Я не боюсь, — повторила Елена, сжимая рукоять меча, что холодила пальцы словно кусок льда.
— Вы призраки моей памяти. Вас нет. Вы морок, созданный моим горем.
— Нас нет, — согласились бесплотные голоса в снежном тумане. — Мы были. А теперь нас нет. Не стало. Из-за тебя.
— Не я убила вас, — прошептала Елена. — Не я! Нет здесь моей вины.
— Есть, — прошуршало вокруг, отозвалось мрачным эхом, повторило
Высшие силы, так, кажется, говорил Пантин. Те, для которых нет имени. Странно же они себя проявляют. Женщина вытянула руку и набрала в ладонь пригоршню пушистого, невесомого снега, вытерла разгоряченное, пылающее от жаркой крови лицо. А когда убрала мокрые пальцы…
Вокруг расстилалось сплошное, бескрайнее поле высоченной травы. Ковыль вымахал метра в два, но его будто пригладил ураган, так что сейчас густой покров сплетался в зеленый жесткий ковер не выше пояса. И этот ковер гудел, шуршал, порождая слабый шепот:
— Смотрит, но не видит… Не знает… Не помнит…
А затем Елена услышала иной голос, памятный, вызывающий горькую боль. Услышала и выронила меч, чувствуя, как входит, прорезая стебли, клинок в мягкую землю. Непрошеная слезинка скользнула по щеке.
— Здравствуй, — прошептала она, не оборачиваясь.
— Здравствуй, — повторил знакомый голос из-за спины, и на плечи женщины легли теплые, совсем не призрачные ладони.
— Шена, — с тоскливой грустью прошептала Елена, чувствуя, как в сердце рождается боль, освеженная, набравшая силу. Снова заболели руки, которыми девушка, сбивая пальцы в кровь, выкладывала камни на побережье, отмечая могилу без тела. Разбитое лицо и многочисленные царапины опять саднило от морской соли.
— Тейна, — эхом отозвался призрак.
— Тебя нет, — качнула головой Лена, глотая слезы. — И тебя тоже нет… Больше нет. Ты умерла. Погибла, спасая меня.
Ей не хотелось оборачиваться, не хотелось разрушать иллюзию. Женщина закрыла глаза, желая растянуть каждое мгновение, сделать его бесконечным, внушая себе, что не минуло два года с того дня, когда коротко стриженная воительница скончалась на руках у рыжей лекарки. Нет, на самом деле все вышло совсем по-другому. Все сложилось лучше, правильнее, добрее. Не было никакого нападения и ночного абордажа. Две девушки уплыли далеко-предалеко, поселились в городе на берегу теплого моря и живут в своем домике. Домик мал, но уютен, в самый раз для…
Елена повернулась вслепую и крепко, изо всех сил обняла подругу. Теплую. Настоящую. Живую. А затем посмотрела...
— Я есть, — коротко стриженая брюнетка с мягкой нежностью улыбнулась, чуть прищурив хризолитовые глаза. — Я здесь и с тобой.
— Тебя нет, — повторила Елена, уже не пытаясь сдержать слез, что катились по щекам. — Ты живешь в моей памяти. Ты мое воспоминание. Прекрасное, доброе воспоминание. Жестокое воспоминание.
Она подняла взгляд к небу, к страшной и прекрасной луне. Проговорила, обращаясь уже не к призраку, обретшему плоть:
— От высших сил ожидаешь величия. Высоты. Мудрости. А это…
Она прерывисто вздохнула, и вздох превратился в горький
— Это просто мелочная жестокость. И подлость. Жестокая, подлая издевка над памятью об утраченном счастье.
— Или драгоценный дар. Возможность пережить еще раз мгновение счастья, — улыбнулся призрак и коснулся елениного лица самыми кончиками пальцев.
Елена тоже улыбнулась, но криво, дергано. Знакомое и любимое лицо расплывалось перед ее глазами. А затем, наконец, разрыдалась, положив голову на плечо Шены. Рыжеволосая женщина плакала, как ребенок, путано бормоча, рассказывая о своих горестях и неудачах, о разочарованиях и боли. О бессмысленном существовании, подчиненном страху новой встречи с черной ведьмой. А зеленоглазая подруга что-то отвечала, говорила слова, которые не задерживались в памяти Елены, однако чудесным образом успокаивали, облегчали ядовитую боль в сердце.
— Мне плохо без тебя, — сказала Елена, наконец, вытерла мокрое лицо рукавом, подавив последний всхлип, шмыгнула красным распухшим носом.
— Плохо… но я привыкла. Привыкла жить без тебя.
Она то ли рассмеялась, то ли истерически застонала, пробормотав:
— А еще я дала… пощечину герцогине… настоящей… представляешь?
Шена качнула головой, снова улыбнувшись мудрой, всепонимающей улыбкой, за которую Лена сожгла бы весь мир, найдись лишь сила, готовая предложить такую сделку. И сказала:
— У нас не много времени.
— Да… наверное.
Елена увлекла ее на землю, на мягкий ковер из приглаженных ветром стеблей. Шена села, а рыжеволосая подруга положила голову ей на колени, снова закрыла глаза, стремясь запомнить это чувство тепла, покоя и нежности, вырезать в памяти, как алмазом на самом прочном стекле.
— Я хочу, чтобы это не заканчивалось никогда, — тихо вымолвила Елена. — Но ведь так не бывает? Невозможно?
— Невозможно, — согласилась Шена, разглаживая морщинки на лице милой Тейны. — Время проснуться. Время открыть глаза.
— Не хочу, — призналась Елена. — Не хочу! Если это сон, я не хочу просыпаться. Пусть сон продолжается… Хочу тонуть в памяти, хочу помнить только хорошее.
— Ты тоже чья-то память. Осколок слишком долгого сна. Вспомни. Открой глаза. Проснись.
Елена мотнула головой в немом отказе.
— Проснись, — повторила Шена. — Ведь пока спишь ты, не пробудятся остальные. Продолжат бессмысленно кружить в лабиринте чужих судеб.
Елена глубоко вздохнула. Спросила:
— Меня поэтому хотят убить? Чтобы я не разбудила кого-то?
— Да. Многие. Чтобы ты не проснулась. Чтобы ты не вспомнила себя… и других. Чтобы мир оставался прежним. Посмотри наверх. В небо.
— Не хочу смотреть в небо, — прошептала Елена. — Хочу смотреть в твои глаза. Пока мир не закончится. И больше мне ничего не надо. Лишь покой... и ты.
— Посмотри на звезды, — настойчиво повторила Шена. — На реку звезд.
— Меч Божий, — вспомнила Елена, выполняя настойчивую просьбу. — Ты показывала мне созвездия. Я помню. Его еще называют «Друг путешественников». Острие показывает на юг, а рукоять на север. А еще Посланник и Пророк, два созвездия, что всегда вместе. Как мы… в моих воспоминаниях.