Двойная рокировка

Чарни Ной

Публика, переговариваясь, потянулась к дверям. Коффин заговорил с Маклеод, поглядывая на унылого человека, ссутулившегося в дальнем углу зала.

Зал опустел, но профессор Маклеод продолжала беседовать с Коффином. Уикенден кивнул ему, но тот не заметил. Тогда Гарри сделал вид, что у него затекла шея. Наконец Коффин поймал его взгляд, и Гарри неторопливо приблизился к нему.

— Рад вас видеть, инспектор, — приветствовал его Коффин, протягивая руку.

Когда он коснулся руки Уикендена, тот чуть заметно отшатнулся. Всякие неожиданные прикосновения он расценивал

как посягательства на свою личную территорию. Посмотрев некоторое время на протянутую руку, инспектор в конце концов пожал ее, издав при этом непонятный щелкающий звук. Коффин ответил крепким рукопожатием. Он был в черном костюме итальянского покроя, из-под которого виднелась накрахмаленная голубая рубашка.

— Доктор Коффин…

— Просто Габриэль, — перебил его тот и повернулся к Маклеод. — Мы с инспектором старые знакомые. Сотрудничали, когда я служил в итальянской полиции, можете себе это представить? Гарри, сейчас у меня небольшой фуршет со студентами. Я вас приглашаю. Надеюсь, вы не против?

— Я… нет… с удовольствием.

— Ведите нас, Шейла.

Габриэль с Гарри последовали за Шейлой, которая повела их вниз по пологой винтовой лестнице. В сумеречном полумраке внутреннего дворика окна Сомерсет-хауса светились мягким опаловым светом, падавшим на светло-серый камень стен вместе с кораллово-розовыми отблесками заката. Напротив серебрился бьющий фонтан.

Они вошли в галерею, расположенную рядом, и поднялись по винтовой лестнице, знакомой по карикатурам Роландсона. На последнем этаже находились залы с картинами импрессионистов, и здесь прохаживались студенты, стараясь не слишком удаляться от столов, сервированных на площадке. Коффин прошелся по залам. «Завтрак на траве» Мане, «Дон Кихот» Домье. Моне, Сезанн. Он пригубил вина, отдававшего танином и серой.

— Они считают, что для студентов сойдет любая дрянь, — заметил Коффин.

Гарри чуть заметно улыбнулся.

— Я люблю Дега, — продолжал Габриэль. — Искусствоведы считают, будто в его пастелях с изображением купающихся женщин есть что-то непристойное, поскольку он изобразил их в некрасивых позах. Одна поднимается из ванны, другая расчесывает длинные рыжие волосы. Но я всегда видел в этом лишь страстную любовь к женскому телу.

Уикенден в ответ только хмыкнул.

— Вы не интересуетесь искусством, Гарри? — спросил Коффин, проходя в следующий зал.

— Я выслеживаю преступников, доктор Коффин. Я умнее, чем они, и мне это нравится. Для меня не важно, что они украли — машину, мешок с деньгами или кусок холста с краской. Я люблю разгадывать головоломки. Конечно, во всяком деле нужно понимание. Но деньги, которые крутятся в этой сфере, приводят меня в недоумение. Сам я никогда не отличу Дега от Моне или любой другой красивой мазни. Я против них ничего не имею, но не более того. К счастью, успех моей работы не зависит от моих художественных пристрастий. Я, как и вы, уважаю мастерство как таковое. И мне безразлично, в чем оно проявляется — в игре в шашки, шахматы или в ограблении…

— Я когда-то играл в шахматы, — перебил его Коффин, не отрывая взгляда

от картин. — Так, баловался, когда был помоложе. Посмотрите-ка, Гарри, для вас это будет интересно, — указал Коффин на две картины, висевшие рядом на стене.

Это были черные прямоугольники с цветными пятнами и бесформенными включениями, похожими на взвесь, плавающую в чернилах. Гарри остановился рядом с Коффином. Он был на голову ниже и выглядел старомодным.

— Так вот, левая картина — это оригинал, написанный русским художником Василием Кандинским. Он, как и его соотечественник Казимир Малевич, использовал абстракцию для концентрированного выражения духовности. Рисовал то, что, по его мнению, давало сильный духовный заряд. А это стоит тех миллионов, которые платят за его картины. Теперь самое интересное. Взгляните на правую картину.

— По-моему, они совершенно одинаковые.

— Вы правы, Гарри. Они действительно одинаковые. Но та, что справа, является копией, написанной уже в наши дни. Цена ей две-три сотни фунтов, не больше.

Гарри несколько раз перевел взгляд с одной картины на другую.

— Это просто поразительно, доктор Коффин. Не могу не выразить своего восхищения. Как я уже говорил, любое мастерство вызывает у меня уважение, даже если… А как вы догадались, что правая картина — это копия? Они же ничем не отличаются.

Коффин с улыбкой указал на стену. Рядом с правой картиной висела табличка с надписью «Копия». Гарри вспыхнул и натянуто улыбнулся.

— «Смотри в корень» — вот мой девиз. Простая наблюдательность, Гарри. Надо уметь видеть, а не просто смотреть. Восприятие может быть пассивным и активным. Наблюдательность и логическая дедукция…

— …вот два инструмента, которыми все обладают, но никто не пользуется. Я прослушал вашу лекцию, доктор Коффин. Да, это хороший урок… Вы по крайней мере применяете на практике свои советы. Я себе уже тысячу раз говорил, что нельзя злоупотреблять кофеином, но, как и прежде, выпиваю по десять чашек в день. Без этого у меня нарушается пищеварение.

В следующем зале Коффин задержался. Гарри шел за ним, глядя себе под ноги, но увидев, что Габриэль остановился, поднял глаза.

— «Бар „Фоли-Бержер“» Мане. Ну разве это не шедевр?

Патетические нотки в голосе Коффина несколько озадачили Гарри. Он не знал, что ответить.

— Я просто обожаю эту картину, — продолжал восхищаться Коффин. — Женщина выглядит такой печальной. Здесь есть глубокий подтекст.

К Коффину подошла улыбающаяся студентка, подбадриваемая своими друзьями.

— Извините, профессор Коффин.

Габриэлю всегда нравилось, когда его так называли.

— Если бы вы надумали украсть картину из этого музея, что бы вы выбрали?

— Люси Джарвис, как вы можете…

— Ничего страшного, Шейла. Очень хороший вопрос, Люси. Когда я хожу по музеям, то часто играю в эту игру. Практически в каждом зале.

Подперев подбородок жестом роденовского «Мыслителя», Коффин задумчиво оглядел зал.

— В данном случае выбор сделать просто. Я бы взял вот это, — указал он на картину Мане.