Двойная смерть
Шрифт:
— Уникальные кадры некрофила за работой… Это то, что нам нужно! Такое не сыграешь… Не дай бог упустим.
Розенталь завел автобус, включил фары и выехал на Дальневосточный.
Ехали мы недолго. Уже через пару километров автобус свернул в сторону Невы. Я быстро посмотрел карту города: мы находились перед Киновеевским кладбищем. Перед самой смертью секретарша сказала по телефону, что некоторые бумаги в столе Розенталя касались кладбища при монастыре, который был здесь когда-то.
Обидно, но ехать дальше было нельзя. В любой момент Розенталь мог заглушить двигатель, тогда бы он сразу
Отогнав машину в тень и взяв камеру, мы быстрым шагом двинулись вперед. Автобус к тому времени скрылся из вида, мы не слышали ничего, кроме шума ветра в старых деревьях… Ситуация выходила из-под контроля.
Так мы шли минут пятнадцать. Автобуса нигде не было, но и свернуть он никуда не мог: единственной дорогой, пригодной для машин, была та, на которой находились мы.
Справа что-то блеснуло. Прятаться было уже поздно, да и свет шел совсем не с той стороны, куда скрылся Розенталь… Неторопливые шаги приближались, наконец на дорожку вышел древний дед с фонариком и палкой. Дед сурово посмотрел на нас.
— Чего вы тут ночью шляетесь? Заблудились?
— Добрый вечер… А вы кто?
— Сторож. Сторож на этом кладбище. А вот вы кто?
Я полез в карман за своей просроченной журналисткой ксивой и протянул ее деду, прибавив к ней сотенную бумажку.
— Газета «Криминальная столица»… Нам звонили в редакцию, говорят, что-то здесь не то… У вас тут некрофилов нет?
Дед внимательно осмотрел сотню, направил фонарик себе в лицо поглядев ее с на просвет. Ксиву он открывать не стал, вернул ее мне и пожал плечами.
— Некрофилов давно не было.
Достав из кармана пальто бутылку водки, он жестом предложил нам; когда мы отказались, хлебнул сам.
— Последний раз, помню, ловили их году в девяносто четвертом. Я уже здесь работал в то время… Зима, помню, была. Делаю обход ночью, смотрю, около ямы двое… Там девушку как раз перед этим похоронили. Знаешь, девственниц в свадебных платьях в гроб кладут, чтоб они, значит, на том свете старыми девами не остались… Эта и не осталась. Два мудака ее раскопали, а покойница как камень, холодно было… Один ее на голову поставил — по другому, видно, не вставить, затвердело там все. А второй рядом стоял и сам себе дергал… посмотреть пришел.
Ну, я заорал, прибежал напарник. Хорошо что он трезвый был, когда пьяный — его можно самого зарывать, не проснется. А те, значит, ругаться стали… Потом денег предложили.
А мы зачем-то отказались, ментов вызвали. Вот дураки были… Нам потом за тот случай на двоих премию дали — сто пятьдесят тысяч, это сейчас сто пятьдесят рублей… Суки! Б…и! Ненавижу! Некрофилы нам два лимона давали… Ох, вспомнить страшно.
Дед опять достал бутылку, допил и яростно отбросил в сторону. Бутылка попала в бронзовый памятник и разлетелась на куски; осколки блеснули при свете звезд. Коллега поинтересовался:
— Что же эти некрофилы зимой пришли? Летом, наверное, копать удобней, земля не такая твердая.
— Да понимаешь, летом светло, люди ночами шляются. И покойницы здорово воняют. Нет, некрофилы — они чаще зимой ходят… Щас пока не сезон.
— Жалко, жалко… Но, может, повезет? Давайте пройдемся по кладбищу. Только вы фонарик погасите, ладно? А то если есть кто, разбегутся. Я слышал, они пугливые очень.
Сторож погасил фонарик, и мы долго шли в темноте и тишине между покосившихся крестов, памятников, военных пирамид… Страх заползал в сознание постепенно. Сначала начинало казаться, что к шуму шагов Валерки и сторожа примешиваются еще какие-то поскрипывания рядом в кустах. Потом среди пятен лунного света, скользивших через просветы между деревьями, стали чудиться отблески прогнивших черепов и решетки грудных клеток, чуть позже к запаху опавших листьев как будто прибавился запах гниения… В голове почему-то крутились слова деда Ильи: «…как будто идет мужик с лопатой. А за ним, чуть дальше, что-то белое. Оно двигалось… за тем мужиком с лопатой двигалось. Потом уже, после, Дмитрич сказал, что по контуру это как бы фигура человеческая, но какая-то странная, и что-то белое на ней. Как саван…» Зараза, наслушался всякой ерунды.
В похоронный автобус с выключенными огнями мы чуть не врезались. В темноте он выглядел как черная дыра среди деревьев. Похоже, он был пуст. Двигатель успел остыть, люк багажного отсека, в который обычно задвигали носилки или гроб, был почему-то открыт… Зачем? Неужели Розенталь заранее запихал туда чье-то тело, чтобы закопать ночью на кладбище? Если так, то зачем ему это надо, не проще ли было сделать все днем?
Теперь, когда мы нашли пустой катафалк, поиски самого Розенталя представляли почти неразрешимую проблему. Хорошо конечно, что он не заметил нас и не сбежал, но как мы его найдем здесь, в темноте? Мы стояли какое-то время около автобуса. Как вдруг…
— Слышишь?
Справа от дорожки послышался какой-то шум, потом кто-то негромко вскрикнул… Было это довольно далеко, и расслышать что-то больше мы не смогли. Стараясь не натыкаться на деревья и могилы, мы втроем начали пробираться в ту сторону, но в этот момент из темноты раздался жуткий крик. Похоже было, что человек умирал. Надрывный вопль перешел в рычание… затем в бульканье… потом в хрип. Чуть позже мы услышали глухой стон, а потом наступила тишина. Ориентир был потерян.
Минут двадцать мы, уже с фонарями, шарили в темноте. Наконец, под лучом мелькнула куча свежевырытой земли… Рядом лежало два тела. Бледная женщина в темной одежде, задранной и кое-где разодранной, выглядела как-то странно… Застывшее выражение лица, закрытые глаза.
На трупе женщины лежал мужчина, брюки его были спущены. Из разбитой головы на платье женщины текла кровь, сам он тоже уже не шевелился. Когда мы подошли поближе и сторож посветил фонариком в лицо верхнему трупу, Валерка присвистнул:
— Елки, да это Розенталь…
Розенталя зарубили его собственной лопатой. Сторож, не изменяя привычке, опять вызвал ментов, и мы проторчали на чертовом кладбище до утра. Домой мы вернулись злые и невыспавшиеся, а единственным результатом ночной гулянки была кассета с видами кладбища и изнасилованным трупом.
Пожелав Валерке не увидеть во сне то, что было наяву, я вернулся к себе, часа два грелся в душе, а потом, почти засыпая, позвонил клиенту порадовать, что мстить шантажисту уже поздно. Иванов внимательно меня выслушал, хотя был он, похоже, с большого бодуна.
— Вот гад… Я думал, доберусь до него. Кто ж его грохнул?
— Пока неизвестно.
— Но это… На меня ж повесить могут? Типа было за что.
— Могут.
— Это было бы подставой. Если бы и правда я его…
— А это не вы?