Двойная звезда

Хайнлайн Роберт Энсон

Угловатое, располагающее к себе лицо Дэка вдруг стало печальным. — Боюсь, что нет. Разве Пенни не сказала вам?

— Не сказала чего?

— Понимаете, старина, именно поэтому мы и вынуждены прибегнуть к услугам двойника шефа. Его похитили.

У меня нестерпимо разболелась голова. Может быть( от двойной тяжести, а может быть, от того, что за это время я пережил столько потрясений. — Теперь вы знаете, — продолжал Дэк, почему Джок Дюбуа не хотел вам говорить этого до того, как мы выйдем в космос. Это самая, крупная сенсация с тех пор, как человек впервые ступил на Луну, и мы делаем все возможное, чтобы об этом никто не узнал. Мы рассчитываем воспользоваться вашими услугами до тех пор, пока не найдем его и не вернем обратно. К тому же, вы уже начали вживаться в образ. На самом деле этот корабль называется не «Ва-Банк». Это «Том Пэйн» — личная космическая

яхта шефа и его передвижная канцелярия. А «Ва-Банк» крутится по орбите вокруг Марса, посылая в эфир позывные «Тома Пэйна», причем знают об этом только двое — его капитан и первый помощник — а тем временем «Томми», сломя голову, мчится к Земле, чтобы найти замену шефу. Ну как, начинает доходить, старина?

Я ответил, что пока еще не очень. — Ладно, капитан, но смотрите: если политические противники Бонфорта похитили его, то зачем держать это в секрете? Вам скорее следовало бы объявить об этом на каждом перекрестке.

— На Земле, да. В новой Батавии, тоже да. И на Венере, да! Но здесь мы имеем дело с Марсом. Вы знаете предание о Ккахграле Младшем?

— Что? Боюсь, что нет.

— Вам следует изучить его, это позволит вам понять, что же движет марсианами. Вкратце вот что оно гласит: этот самый парень Кках должен был явиться в определенное время в одно место тысячи лет назад, чтобы быть удостоенным очень высокой чести — что-то вроде посвящения в рыцари. Не по своей вине (с нашей точки зрения) он не смог явиться вовремя. Поэтому единственно правильным было казнить его — по марсианским понятиям. Но учитывая его молодость и прежние заслуги, некоторые радикалы стали выступать за то, чтобы ему дали еще одну возможность начать все сначала. Но Ккахграл и не подумал соглашаться. Он настоял на том, чтобы ему разрешили самому определить свою собственную судьбу, и по своей же собственной просьбе был казнен. И, представьте себе, это сделало его воплощением пристойности, ее святым покровителем на Марсе.

— Но ведь это безумие!

— Вы так считаете? Мы — не марсиане. Они очень древняя раса, которая выработала целую систему обязательств, регламентирующую любую возможную ситуацию. Одним словом, марсиане — самые великие из всех мыслящих формалистов. По сравнению с ними древние японцы с их «гири» и «гиму» были самыми что ми на есть отъявленными анархистами. Марсиане не оперируют понятиями «правильно» и «неправильно)». Вместо этого у них есть понятия «пристойность» и «непристойность» в квадрате, в кубе, да к тому же приправленные черт знает чем. А почему я все это вам рассказываю? Потому что шефа на днях должны были принять в гнездо самого Ккахграла Младшего. Теперь-то вы понимаете?

Нет, я решительно не понимал. На мой взгляд этот Ккахграл напоминал одного из самых отвратительных персонажей из «Ле Гран Гиньоль» ^[1] . Бродбент между тем продолжал: — Это достаточно просто. Шеф, возможно, является крупнейшим из существующих специалистов по марсианским обычаям и психологии. Он посвятил их изучению многие годы. В среду, в Лакус Соли, в полдень по местному времени, состоится церемония принятия в гнездо. Если шеф окажется на месте и правильно пройдет все положенные церемонии, то все отлично. Если же его там не будет — причем вопроса, почему его там нет, просто не существует— его имя на Марсе смешают с грязью в каждом гнезде от полюса до полюса — и тогда величайший межпланетный и межрасовый политический успех из достигнутых когда-либо оборачивается крупнейшим поражением. Более того, он приведет к тяжелейшим последствиям. На мой взгляд, самое меньшее, что может случиться, это то, что Марс откажется даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Империей. Еще более вероятно, что на Марсе произойдут волнения, в ходе которых погибнут люди — возможно, все люди, находящиеся сейчас на Марсе. Тогда верх возьмут экстремисты из партии Человечества, которые будут проводить свою политику, и тогда Марс будет присоединен к Империи силой — но только после того, как будет истреблен последний марсианин. И все это будет вызвано тем, что Бон-форт не смог явиться на церемонию принятия в гнездо... Марсиане очень серьезно относятся к таким вещам.

1

Французский театр кукол 18 века, известный своими пьесами «ужасов» (прим. перев.).

Дэк вышел так же внезапно, как появился, и Пенелопа

Рассел снова включила проектор. Я с раздражением сообразил, что мне следовало спросить его, почему враги не могут просто убить меня, если все, что требовалось, чтобы опрокинуть политическую тележку с яблоками, было не дать Бонфорту (или самому, или мне в его обличье) попасть на какую-то варварскую церемонию марсиан. Но спросить я забыл — возможно, я просто подсознательно боялся ответа.

Через некоторое время я уже опять изучал Бонфорта, следя за его движениями и жестами, пытаясь почувствовать его мысли, пытаясь в уме повторить интонации его голоса, и все глубже и глубже погружаясь в эту отрешенную, теплую бездну художественного творчества. Я уже «овладел его лицом».

Вывело меня из полузабытья место, где Бонфорта окружают марсиане и касаются своими псевдоконечностями. Я так глубоко вжился в происходящее на экране, что почувствовал их прикосновения — да и запах был невыносим. Я издал сдавленный возглас и замахал руками: —Уберите это!

Зажегся свет, и изображение исчезло. Мисс Рассел смотрела на меня. — В чем дело?

Я попытался прийти в себя и унять дрожь. — Мисс Рассел, извините меня, но пожалуйста, не показывайте мне больше ничего такого. Я не выношу марсиан.

Она взглянула на меня так, будто не верила своим глазам и одновременно презирая то, что предстало ее взору. —

А ведь я предупреждала их, — медленно сказала она с укоризной в голосе, — что этот смехотворный план не сработает.

— Мне очень жаль. Но я ничего не могу с собой поделать.

Она ничего не ответила и молча выбралась из «пресса для яблок». Хотя она двигалась и не с той легкостью, с какой передвигался при двойном ускорении Дэк, но все же справлялась неплохо. Не сказав ни слова, она вышла, закрыв за собой дверь.

Обратно она не вернулась. Вместо нее появился человек, который, казалось, находился в чем-то вроде огромной детской подставки на колесиках, с помощью которых детей учат ходить. — Ну, как мы себя чувствуем, молодой человек? — пробормотал он. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, и, на мой взгляд, он был несколько полноват. Почувствовав доброжелательность в его тоне, я уже мог не заглядывать в его диплом, чтобы определить повадку врача у постели больного.

— Как поживаете, сэр?

— Спасибо, ничего. Конечно, чем меньше ускорение, тем лучше, — ответил он, окинув взглядом сложное сооружение, в которое был буквально вплетен. — Как вам нравится мой корсет на колесах? Конечно, он не очень моден, но зато снимает с моего бедного больного сердца часть нагрузки. Да, кстати, просто чтобы мы могли обращаться друг к другу по имени. Меня зовут Кэпек, я — личный врач мистера Бонфорта. Мне известно, кто вы такой. Так что там произошло у вас с марсианами?

Я попытался объяснить ему все доходчиво и без лишних эмоций.

Доктор Кэпек кивнул. — Капитану Бродбенту следовало бы предупредить меня. Тогда бы я изменил порядок приобщения вас к программе. Капитан весьма знающий молодой человек в своей области, но его мышцы часто опережают его рассудок... Иногда он настолько бездумен, что это меня пугает. К счастью, он совершенно безвреден. Мистер Смиф, я хотел бы попросить у вас разрешения загипнотизировать вас. Даю слово врача, что это будет сделано единственно с целью избавить вас от неприятных ощущений, связанных с марсианами, и что я больше никоим образом не намерен вмешиваться в ваш внутренний мир. — Он вытащил из кармана старомодные часы, которые почти стали символом его профессии, и измерил мой пульс.

Я ответил: — Доктор, я охотно разрешаю вам это, но ничего хорошего из этого не выйдет. Меня невозможно загипнотизировать. — Сам я изучал искусство гипноза еще когда выступал с чтением мыслей, но мои учителя так и не смогли ни разу загипнотизировать меня самого. Намного гипноза вовсе не вредно в таком выступлении, особенно, если местная полиция не поднимает слишком много шума из-за того, что нарушены правила, которыми медицинская ассоциация буквально обложила нас.

— Вот как? В таком случае, нам просто придется попробовать сделать все, что можно. Представьте себе, что вы расслабляетесь, устраиваетесь поудобнее, и мы поговорим о том, что вас беспокоит. — Часы он продолжал держать в руке, вертя их так и сяк или покачивая на длинной цепочке, хотя пульс он уже давно измерил. Я хотел его попросить убрать их, так как блеск отраженного света слепил мне глаза, но решил, что это у него что-то вроде нервного тика, который он не замечает, и вообще это не стоит того, чтобы делать замечания практически незнакомому человеку.